Евгений Сухов - Власть и масть

– Говоришь, фуршет? – озорно блеснули глаза Экельн.

– Да, господин Экельн, фуршет.

Русские весьма хлебосольная нация, на фуршет они не скупятся.

– Говорят, там кормят черной икрой? – спросил Экельн.

Секретарша мило улыбнулась:

– Я никогда не была на таких приемах.

– Признаюсь, я тоже, – буркнул Экельн. – Тем более, что давно не пробовал русской кухни. Напишите господину послу, что я непременно буду, и поблагодарите его за приглашение.

Представление было впечатляющим. Русские так отплясывали «Русского», что казалось, могут проломить паркетные полы, но ничего, обошлось. Фуршет откровенно разочаровал. Черной икры не было. Была красная. А к тому немногому, что было разложено на столе в огромных глубоких блюдах, мгновенно выстроилась очередь. Странно было смотреть на людей, теснившихся у столов. За пределами здания любой из них мог бы купить целую охапку рыбных магазинов. А вот смотришь, радуются дармовому куску хлеба, будто бы дети. Экельн решил довольствоваться малым: ковырнул разок оливье, попробовал салат из морской капусты, на том и успокоился. Куда занятнее было наблюдать за людьми, толпящимися у столиков. Вот ведь оно как получается, в обычной жизни каждый из них вполне состоявшийся человек, имевший свое прибыльное дело: банкир или влиятельный бизнесмен, а то и политик, но сейчас, отбросив условности, они протискивались к столикам к бутербродам с ветчиной, как если бы за плечами у каждого было недельное голодание.

Особенно удивил крупный мужчина с очками в золотой оправе, судя по манере держаться, он был из промышленников (Экельн чуял их буквально за версту). Протаранив животом стоящую даму, он ухватил короткими ручонками бутерброд с красной икрой и так усердно зашевелил толстыми губами, словно бы опасался, что халяву могут отнять соседи. Ланц Экельн невольно поморщился. Возможно, где-нибудь в буфете Гранд-опера, он вел бы себя посдержаннее, хотя бы потому, чтобы не заляпать лацканы фрака. Но демократический стиль общения накладывал свой отпечаток.

В стороне от окна стоял мужчина с тарелкой в руках и лениво, как если бы делал одолжение всему свету, ковырял одноразовой вилкой морковный салатик. Что-то в его внешности показалось Экельну знакомым, как если бы они однажды встречались. Образ, запечатленный в памяти, беспрестанно обволакивался легкой дымкой, а потом и вовсе исчезал, оставляя после себя лишь смутную тревогу.

– Знаете, мне кажется, что я вас где-то видел, – заговорил Экельн по-английски, подойдя к мужичине.

Положив остатки салата на подоконник, мужчина с интересом посмотрел на Ланца Экельна, излучавшего радушие.

– Вот как? – удивленно отозвался тот на приличном английском. – Но мне ваше лицо совершенно незнакомо.

– Такое чувство, что я встречался с вами очень давно.

– Даже не знаю, что и сказать… Может, вы видели моего отца, говорят, что я очень похож на него.

– А кто, простите, ваш отец?

– Русский генерал.

– Русский генерал, говорите, – стараясь подавить наступающую тревогу, проговорил Экельн. – Вот только не знаю, где я мог его повстречать.

– Возможно, вы могли видеть его в Германии.

– Хм, весьма сомнительно. Ваш отец воевал в Германии?

– Да, – охотно отвечал молодой человек.

– Вряд ли я мог его видеть, на той войне я был всего лишь рядовым интендантом и волочился в обозе, – слукавил Экельн. – Потом некоторое время был в плену у американцев, а затем вернулся домой.

– Возможно, вы его там и видели. Отец мне как-то рассказывал о том, что незадолго до окончания войны он занимался поисками и спасением австрийских реликвий.

Губы невольно свела судорога.

– А он вам сказал, что это были за реликвии?

– Какие-то христианские ценности.

– Уж не в Нюрнберге ли? – старался Экельн не выдать своего волнения.

– Верно, в Нюрнберге, – удивленно протянул мужчина. – Только откуда вы это знаете?

– В нашей прессе кое-что об этом писали, – неопределенно протянул Ланц Экельн.

Вспомнилась прохладная ночь конца апреля. Темный Нюрнбергский подвал, и громадная тень, блуждающая по его коридорам. Тогда они думали, что это бродит душа одного из мучеников, замурованных в толстые каменные стены. И только по прошествии многих лет в одном из музеев Австрии Экельн случайно увидел портрет Фридриха Барбароссы и к своему немалому удивлению узнал в нем призрак, встреченный однажды в подземелье. Видение появилось в тот самый момент, когда они вошли в хранилище. Фигура фантома была размазана, но можно было понять, что на его плечах тяжелые латы. Зато лицо было вычерчено в малейших деталях. Застыв от ужаса и позабыв про оружие, они с раскрытыми ртами наблюдали за тем, как привидение передвигается по комнате, затем, развернувшись, оно растворилось в каменной кладке.