— Не оборачиваться! — раздался металлический голос сзади, и в затылок Петра уперся ствол пистолета.
Перед Вязьмой заправились. Боря-Валентин молчал по-прежнему, да и Женьке говорить с ним не хотелось. В двадцати километрах от АЗС на обочине стояла крытая брезентом машина. Старшина, а с ним офицер ВДВ — «голосовали», выбегая на трассу.
— Что там у них? — сбавил скорость водитель. — А ну, спроси.
Женька опустил стекло.
— Слышь, браток, возьми на буксир до Истомино?
Боря-Валентин присвистнул, покачал головой.
— У тебя же двести десять лошадей, что тебе стоит? Женька молчал. Ему хотелось, чтобы водитель согласился — с военными в хвосте безопаснее. Да и просто интересно было посмотреть, как он себя поведет если что-то замышляет — откажет непременно.
— Торопимся мы, коммерческий рейс, — уклончиво ответил тот.
«Дешевка! — сообразил Женька. — Нашел с кого тянуть».
— Сколько? — нахмурился десантник.
— Да что ты, Валентин, в самом деле, — не выдержал Женька, — больше базара, чем дел…
— А трос у тебя есть?
— Нету, — развел руками старшина. — Был бы — давно б уехали.
«КамАЗ» плавно прокатился вперед, принял вправо.
— Под тобой, — недовольно сказал Валентин и демонстративно уронил голову на сложенные на руле руки, мол, ты вызвался, тебе и цеплять.
Женька проворно распахнул дверцу, достал из-под сиденья трос и спрыгнул на землю. Старшина побежал цеплять один конец к машине, за другой Женька взялся сам.
— Сдай чуток, Валентин! — крикнул он. — Хорош!
Приподняв защелку, набросил петлю на крюк, вставил шплинт в гнездо
Подошедший сзади майор ударил его по шее ребром ладони. Вдвоем с Борей-Валентином они подхватили обмякшее тело и, пока старшина сворачивал трос, потащили к крытому брезентом кузову.
— А не жаль, Шараф Умарович? — генерал Гурьев с хитроватым прищуром посмотрел на полковника.
Рахимов ответил не сразу. Не мог ответить на этот вопрос однозначно. Двадцать лет он возглавлял группу обеспечения, двадцать лет поставлял кадры, сырье, живой материал, регулировал отношения с Центром, балансируя над пропастью. И вот теперь ехал инспектировать подготовку к эвакуации. Ехал, как в последний путь. Кошки скреблись на душе: как там оно сложится на новом месте?
— И жаль, и нет, Лев Алексеевич, — сказал он, глядя в окно. — С одной стороны — почти половина жизни, а с другой… Не зря ведь, а? Пятнадцать батальонов — неплохой результат?
— Правильно, правильно, — кивнул Гурьев.
«Врешь ты, Шараф Умарович, — подумал он, — и Аллаха своего не боишься. Знаешь ведь, что обратной дороги тебе нет и легальной фирмой больше не прикроешься. Знаешь и то, что быть тебе в «Зоне-Б» начальником. Да и переход в Большой Совет тебя не может не радовать. Хитрый ты лис, мусульманин, ох, хитрый!»
Они сидели на мягком сиденье в заднем отсеке комфортабельной машины, на которую выделил деньги премьер-министр, и наслаждались поездкой. Никто не мешал, фары высвечивали ровную, гладкую дорогу, проходившую через лес.
— Дадут они нам переехать, Лев Алексеевич?
— Думаю, Большой все уладит.
Зона устарела технически и морально. Комплекс «Маяк» стал бельмом на глазу, к тему же не обеспечивал достаточной силы сигнала. Потребность переместить его на восток возникла давно, было подобрано даже место за Уралом. Но обстановка менялась с каждым днем. Новый альянс с мусульманскими странами заставлял пересмотреть место дислокации «Зоны-Б». Теперь возникла необходимость увеличить радиус действия «Маяка». Боевики «Концерна» вполне оправдывали затраты на их программы, проводя подготовку к кодированию в южных регионах. Горело все — от Азербайджана и Хорватии до Ирана; турки дали согласие без вмешательства, Афганистан пришлось готовить шестнадцать лет. «Зона-Б» должна была охватить эти регионы: не возить же на обработку людей из Азии в фургонах «Стрельца».
Самого большого эффекта при внедрении программ в отдельных индивидуумов удавалось достичь после предварительной стерилизации: запрограммированным действиям не препятствовали волевые импульсы, их не подавлял контроль живой мысли. Теперь завершался этап массовой стерилизации — установление «демократии» на подконтрольной «Концерну» территории. Пусть привыкнут к тому, что могут идти в любую сторону, куда заблагорассудится, пусть нагуляются вволю, пока поймут, что стороны-то всего четыре. А потом захочется в строй, Ох, как захочется! Но только это будет уже не тот строй, во главе которого шагает подвластный низменным инстинктам поводырь. Это будет строй, состоящий из «двоек», и в каждом втором будет действовать четкая, выверенная программа. Не окрик сумасшедшего, а сигнал с «Маяка» приведет стадо к организованному порядку. И тогда наступит Национальное Освобождение, во имя которого они столько лет создавали Союз, возглавляемый двумя Советами. Два ««— символ Солнца, два ««— всепобеждающие молнии Зевса, которые летят с Олимпа в ничтожных и жалких людишек, заставляя их идти по пути прогресса.
Читать дальше