Юрий Гаврюченков - Кровавая баня Крупнера

– А чего, – угрюмо сказал Молоканов, – пока ничего особенного.

– Ну а все-таки?

Молоканов глянул в блестящее лицо особиста, и ему захотелось туда плюнуть. С Ершовым он вел себя нарочито вызывающе, всем своим видом показывая, как ему надоела "общественная нагрузка". Ершов это отлично понимал, но профессиональная привычка утираться позволяла без труда переносить подобные выходки.

– Пить вроде стал в последнее время. Не на работе, конечно, а так, вид утром такой, как будто с бодуна человек.

Молоканов помолчал.

– А еще?

– Да вроде ничего больше такого…

Ершов испытующе посмотрел на него. Сегодня утром ИЦ посетил полковник Бабин из управления. Он посоветовал обратить пристальное внимание на нового начальника охраны, подключив все каналы информации. Ершов чувствовал, что неприятности, начавшиеся после побега Крупнера, не закончились, и грядет что-то неладное. Роковыми для начальника Первого отдела могли стать две вещи; теракт в отношении директора. Исследовательского центра и похищение шифровального устройства. Первое уже состоялось, и выговор в приказе он получил. Теперь достаточно было небольшого пролета, чтобы вылететь по служебному несоответствию, а этого Ершов хотел меньше всего. Поэтому он бросился изо всех сил задабривать свое начальство, так что пыль из-под копыт летела.

– Какие-нибудь нюансы в поведении, нервозность, скажем, были?

"Гондон ты штопаный, – злобно подумал Молоканов. – Ты бы лучше спросил, как я себя чувствую". Вчера он снова посетил знакомого сексопатолога, который наконец с прискорбием поведал, что настоящей импотенции практически не бывает, так, один случай к десяти, что нужно бросить курить, почаще бывать на воздухе, заниматься активными видами спорта и надеяться только на лучшее…

– Хм, – Молоканов надолго замолчал, потом потер щеку и мотнул головой. – Нет.

– Вспомните, как он вел себя двадцать четвертого октября и после.

– Двадцать четвертого? – Молоканов увязал число с убийством Белова и решил, что шеф крепко вляпался. Тогда можно немного переиграть, чтобы в случае его ареста не попасть под подозрение в укрывательстве. Нечего его выгораживать.

– Ну… двадцать четвертого он, по-моему, нервничал, взвинченный был какой-то, что ли…

– Так, хорошо, – оживился Ершов. Он услышал то, что хотел услышать, и рад был в это поверить. – Ты вспоминай, вспоминай.

Приободрившись, он, как всегда, перешел на "ты".

– Да, явно, – продолжил Молканов, глядя в пол. Первое вранье выползло, как затычка, остальное пошло легче. Так бывает с человеком, которого прослабило после долгого запора. – Нервный был какой-то. Сам не свой потом ходил. Не то чтобы мандраж, но нервный. По-моему.

– Ну, ладно. – Ершов хлопнул ладошкой по столу и пододвинул Молоканову пару чистых листов и шариковую ручку. – Напиши теперь все это поподробнее и добавь, что сочтешь нужным.

Пока он писал, Ершов прикидывал, кого и как лучше задействовать, чтобы охват получился как можно более широким и надежным. Нехорошо, когда информаторы гонят дезу, поэтому их нужно контролировать. Помимо Молоканова, в охране у него еще был инженер-электронщик, специалист по сигнализации. Вечно пьяный, он удерживался на работе исключительно по причине протекции начальника Первого отдела. В обязанности инженера входил стук на Молоканова и начальника охраны, а также на коллективы третьей, шестой и седьмой лабораторий, в которых регулярно выходили из строя то высокоскоростная центрифуга, то другое оборудование, в устройстве которого биохимики разбирались мало, но очень хорошо понимал инженер, и где в награду он регулярно заправлялся спиртом.

Из рядовых сотрудников был лишь контролер первого класса Шевцов, он же старший лаборант пятой лаборатории, по совместительству подрабатывающий вахтером. Этот исправно доносил на всех коллег сразу и поэтому облагался особенно высокой нагрузкой. Привилегий он за это не получал никаких, поскольку работал за страх. Однажды пойманный еще в застойные годы с самиздатовской книжкой Гроссмана, он был запуган до такой степени, что подспудная боязнь осталась на всю жизнь. К счастью, стучать у него уже вошло в привычку, иначе Ершову пришлось бы туго без столь ценного сотрудника. Так что кадры в его распоряжении были.

Молоканов закончил, расписался и толкнул лист обратно. Шариковую ручку он рассеянно засунул в нагрудный карман.

– Теперь, – торжественно начал Ершов, – я поручаю вам внимательно следить за ним. Будьте особо бдительны…