Олег Приходько - Реквием для свидетеля

Колеса выстукивали нечто несуразное — по крайней мере, не из Амадея.

«Я пережил тебя на четыре года, — думал Моцарт, — теперь у меня свой путь. Может быть, вот эта железнодорожная ветка — аппендикс магистрали Москва — Рязань — и есть мой via delorosa?»

Он сидел на полу в пустом деревянном вагоне старого образца без дверей и без крыши, провонявшем навозом и хранившем флюиды страха: когда-то в нем возили на убой коров.

Черное озеро оказалось на карте Рязанской области. Но даже если бы его не посчитали нужным обозначить, Моцарт догадался бы сам: прошлым летом Епифанов заправлял окружным тылом, а значит, имел в подчинении строительные батальоны, и построить дачу на отшибе было для него парой пустяков.

По «аппендиксу» болтались дрезины и сборные составы, цеплявшие по пути все, чему надлежало быть доставленным в отстойники и тупики, похороненным на паровозных кладбищах и отремонтированным в вагонных хозяйствах. Иногда поезда фрахтовали фермеры-мигранты, платившие «наличкой» диспетчерам и машинистам. К нелегальным составчикам цеплялись краденые грузы. Их сопровождали наемные охранники.

Поезд, в котором ехал Моцарт, не сопровождал никто.

Машинист прокопченного, такого же, как он сам, дизеля Черное озеро знал, и знал множество путей, по которым к нему можно было добраться проще — без лишних расходов и неудобств. Но странный ночной пассажир пожелал ехать с ним, сославшись на срочность и сунув в карман его промасленного кителя пятидесятитысячную купюру. Даже от места в кабине отказался.

Водяная пыль из едва посеревшего беззвездного неба была как нельзя кстати: не хватало уснуть и проспать горку, где предстояло спрыгнуть на насыпь. Остановиться на подъеме машинист не мог, но обещал просигналить.

Сквозь плотную завесу предутреннего ненастья с трудом проглядывали желтые глаза светофоров…

Теперь он был один, совсем один. Если не считать могильщика, шагавшего за такой же старой, как он сам, клячей. И любимый ученик Зюйсмайер, и отец-покровитель ван Свитен, и братья-актеры дальше городских ворот не пошли. В продуваемом восточным ветром щелистом гробу было тесно. Ногу царапало о криво вбитый в крышку гвоздь. Шел пятый час дня, над декабрьской Веной смеркалось. Уже растаял в прожорливой вечности голос священника, и запах кадила сменился запахом смолистой сосны. Из всех пронзавших Вселенную звуков теперь оставался только скрип немазаных тележных колес, да сердитый Харон покрикивал на уставшую от жизни лошадь. В «Реквиеме» этих звуков не было: еще в два часа дня он ничего не знал об их существовании.

Вчера в театре Шиканедера опять давали «Волшебную флейту».

Примерно через час ритм колес стал напряженнее. Справа параллельно «железке» тянулась шоссейная дорога, слева просвечивал редкий подлесок, свернули за холм кусты орешника, обнажив луг в клубах приозерного тумана. Поезд отвернулся в сторону от мокрого шоссе, и когда вслед за камышовым болотом заблестела черная вода, сбросил и без того тихий ход.

Вздрогнул вспоротый тепловозным гудком рассвет.

Моцарт уперся в обшитый ржавым уголком торец и, с силой оттолкнувшись, полетел на мокрую щебенку откоса…

Поезд стремительно таял в молочном рассвете. Прощально мелькнул флажок машиниста, Моцарт помахал ему в ответ.

Трава отросла по колено. Когда бы не машинист, не узнать бы ему луга, по которому впервые довелось бегать босиком. Все остальное тоже казалось подозрительно неузнаваемым. В каких широтах помогает теперь путникам большая желтая звезда по имени Амадеус?..

«Если бы Ковалева была в курсе мужниных дел, — мысленно рассуждал Моцарт, направляясь к прибрежным камышам, — то не стала бы называть Черного озера. Перескажет ли она Донникову то, что узнала от меня?.. Вера свяжется с ним, как только вахтер отдаст ей ключи от «фольксвагена», оставленного на редакционной стоянке. Станет ли поднимать опергруппу Первенцев? Впрочем, я ведь этого не хотел. Больше ни перед кем оправдываться не придется!..»

Берег, который запомнился ему пологим и песчаным, тоже был неузнаваем. Плес, луг, «железка», автодорога за нею… Да, вот оно, то самое место! Вода поднялась, а не спала, как водится в это время… Неужели здесь шли дожди?.. И луг не скошен… Если спиной стать к «железке» и держать все время прямо… Розовеет по правую сторону — там восток. Фасад дачи выходит на юг — это Моцарт помнил точно. Значит, нужно держать все время прямо, ориентируясь во-он на ту островерхую ель в глубине леса…