Олег Приходько - Реквием для свидетеля

— Нет, не встречался.

Первенцев достал из пластмассового футляра авторучку и принялся старательно чистить вискозной салфеткой золотое перо.

— Уверены? — покосился он на Першина.

— Уверен.

— А когда ее убили, Владимир Дмитриевич? — снисходительно улыбнулся Первенцев.

— Мне-то откуда знать?

— А что же вы утверждаете, что не виделись с женой накануне убийства, если не знаете, когда оно произошло?

Першин с трудом понимал, чего хочет от него этот следователь и почему он стал говорить с ним таким тоном, словно допрашиваемый из потерпевших перешел в разряд подозреваемых.

— Я хотел спросить у вас, но вы же сами сказали, что вопросы задаются здесь в одностороннем порядке, — парировал он, но вовсе не потому, что был находчив, а просто так — случайно.

Следователь засмеялся, достал из кейса бланк какого-то постановления.

— О разделе имущества гражданки Градиевской между вами, как я понимаю, речи не было?

Першин посмотрел на него, как на друга, оказавшегося карманным вором.

— Вы правильно понимаете! — снова озлобился на неприкрытое, явно ничем не обоснованное, тенденциозное какое-то подозрение, которым был окрашен вопрос. — Правильно! И не стоит тратить время на подозрение, вы не можете меня ни в чем подозревать, не найдете против меня никаких улик, потому что их нет и быть не может! Если вы думаете, что я убил Градиевскую, чтобы завладеть ее квартирой, то заключите меня под стражу, вызовите сюда этого… как его… адвоката!.. свидетелей, понятых… не знаю, что у вас там еще положено, черт возьми!.. Что вы тут изображаете из себя Порфирия Петровича, все пытаетесь меня в ловушку заманить? Не жил я с нею, с Алоизией… с Луизой то есть, во-об-ще, ясно?! От квартиры отказываюсь! Я там был всего один раз… год назад… могу сейчас отказ написать!.. Я врач, я хирург, я сотни людей спас от смерти, а вы мне… вы меня… Бросьте! Давайте, пишите, спрашивайте, что положено, только не нужно делать из меня… козла отпущения!..

Все время, пока он говорил, Первенцев пытался высечь искру из пьезокристаллической зажигалки, поднеся ее к зажатой в зубах сигарете; щелчки метрономом накладывались на сумбурную речь Першина, навязывая ей ритм. Осознав тщетность усилий, следователь бросил зажигалку в кейс.

— У вас случайно спичек нет? — спросил он как ни в чем не бывало.

— Нет!.. Что?.. А, да, есть, — вынул Першин из заднего кармана брюк свою бензиновую зажигалку. — Мне можно закурить?

— Спасибо. Курите, конечно.

Оба закурили, словно после долгой, изнурительной работы по переноске тяжестей.

— Как хирургу вам бы полагалось быть более уравновешенным, Владимир Дмитриевич. Что вы так нервничаете, в самом деле? Отвечайте на вопросы, больше от вас ничего не требуется. Под стражу вас заключать никто не собирается. Пока. Допрос я провожу в рамках следственных мероприятий в соответствии с УПК. Вы здесь впервые?

— Где?

— В офисе, в кабинете жены?

— Да.

— Что же привело вас через год супружества именно в тот день, когда она была убита? Надеюсь, этот вопрос не покажется вам предвзятым?

— Проезжал мимо, решил навестить. Заодно занять немного денег. Я только что вернулся из отпуска. Поиздержался, — пролепетал Першин.

— Ездили по путевке?

— Дикарем. А что?

— И куда, если не секрет?

— В Сочи. Секреты от вас, кажется, называются «уклонением от дачи показаний»?

Первенцев засмеялся и стал укладывать документы в кейс.

— Один? — спросил следователь как бы ненароком.

— Что «один»?

— В Сочи ездили один?

— Да какое вам дело? — начал было снова возмущаться Першин, но следователь неожиданно переменил тональность:

— Отвечайте на вопрос!

— Да, один! Один!

— И где вы там останавливались?

— Вам что, адрес назвать?

— На всякий случай, — осклабился Первенцев. — Вдруг на морской песочек погреться соберусь, а остановиться негде.

Иезуитская манера вытаскивать информацию то мытьем, то катаньем, бросать допрашиваемого из огня да в полымя, задавать не относящиеся к делу вопросы угнетала, воздвигала между следователем и Першиным барьер, брать который с каждым словом становилось все труднее, заставляла нервничать и все глубже зарываться в собственное вранье. «Попал как кур в ощип, — думал Першин. — Черт меня дернул ехать к этой замужней вдове, сутяге… земля ей пухом!»

— Найдите Морозову Марию Тихоновну на Морской, 12, — ответил он, глядя в пол. — Вы бы записали. Знать что-либо наизусть — все равно что не знать ничего.