Олег Приходько: Реквием для свидетеля

Через минуту послышался приближающийся шум мотора. Где-то на поляне захлопали дверцы. Шаги, свет фар, встревоженные голоса не предвещали ничего хорошего.

— Посмотрите, что с водителем, — приказал Моцарт. Антонина протиснулась к стеклянной перегородке.

— Живой… голову разбили, лицо в крови…

Какая-то машина, обогнув «скорую», сдала назад. Двое в масках распахнули дверь.

— Больной! — склонился Моцарт над носилками. — Вы слышите меня?.. Больной!..

Судя по дрожанию век и участившемуся хриплому дыханию, тот слышал, но ответить был не в силах. На щипок за губу отреагировал — дернул головой.

— Что с ним? — спросил бас.

Моцарт опустился на сиденье.

— Повреждение медиастинальной плевры с разрывом легкого.

— Жить будет?

— Будет, но недолго, если вы не отвезете его в госпиталь. — Моцарт незаметно протер спиртом пулю, извлеченную из террориста, и положил в брючный карман.

— Когда он очнется?

— При надлежащем уходе — в течение суток.

— Вы можете обеспечить этот уход?

— Нет.

— Почему?

К «скорой» подбежал очкастый:

— Перехватили треп ГНР «Южного» с руоповцами. Сюда едут, просят подкрепления.

— Перегружай в автобус! — приказал бас. — Першин, поедете с нами!

— Никуда я не поеду.

— Комар, возьми эскулапа!.. Не забудь снять с водилы браслеты. Моторы заводи, бегом! Все бегом!..

Моцарт понимал, что сопротивление бесполезно, но все же пытался вырваться, влепил в чью-то маску кулаком. Кованый башмак припечатал его к борту черного, похожего на гроб микроавтобуса «ДАF», он больно ударился подбородком в стекло.

Из «скорой» вытаскивали носилки, испуганно причитала Антонина. Мощные машины, ревя дизелями, разъезжались в разные стороны, где-то неподалеку уже выли сирены.

— Учти, эскулап, — громила ткнул пальцем в раненого, — без него ты нам не нужен!

Моцарта втолкнули в микроавтобус, с ним сели еще четверо.

Когда выехали на набережную, забрезжил рассвет, а значит, было часа четыре, не меньше. Впереди и сзади «ДАFа» следовали легковые машины, готовые увести преследование, принять бой, смести любого, кто встанет на пути.

«Видишь, мама, — мысленно произнес Моцарт, — я был прав, когда говорил, что придет время и меня будут возить по Москве с почетным эскортом».

— На пол! — толкнул его в бок коренастый конвоир.

— Что?

— На пол, мордой вниз!

Его положили на пол рядом с носилками и завязали глаза сорванной с окна занавеской.

Судя по теням деревьев, солнце всходило слева. Значит, окно смотрело на юг. Над забором серебрились паутинки проволоки. Прямо под окном цвела клумба, на ее фоне распустились цветки сараны, вдоль забора синел цикорий. За забором виднелся редкий лес, который как-то странно обрывался, будто за ним кончалась Земля.

О месте своего нахождения Моцарт ничего не знал. Сутки тому назад, лежа на полу похожего на гроб микроавтобуса, он пытался вести счет, чтобы хоть приблизительно определить расстояние, но никак не мог сосредоточиться и досчитать даже до ста.

Представление о времени он тоже имел весьма смутное. Сарана распускается в пять, цикорий «засыпает» к десяти. Значит, сейчас где-то между пятью и десятью часами утра.

Шли вторые сутки катаболической фазы послеоперационного периода. Вчера в полдень состояние больного резко ухудшилось: акроцианоз, анурия, повязка пропиталась кровью. Стонал он редко, за время приступа не проронил ни слова, в его бессмысленном взгляде все же сквозила настороженность. Ночью он попросил воды, к утру безучастность к окружающей обстановке сменилась беспокойством: прекратилось действие наркотика, появились боли.

Лет ему было, наверно, сорок с небольшим. Коротко остриженные каштановые волосы, несколько глубоких морщин на лбу и у носа, прилегающие уши, узковатые, словно подтянутые к вискам разрезы карих глаз. Рост высокий, телосложение плотное. Несколько тонких шрамов у линии волос и за ушами, вытравленная татуировка на предплечье и круглая лысина размером с медаль к здоровью пациента не относились и Моцарта принципиально не интересовали.

Молчаливые люди, появлявшиеся в комнате по первому зову, выполняли все его указания. В течение двух часов доставили все, что он перечислил в длинном списке, — от шприцев до электроаналгезатора. Окно в комнате разрешили держать открытым, но из помещения выходить — только в туалет, который находился в конце коридора.

Под окнами прохаживались охранники. С противоположной стороны двора изредка слышался металлический звук. Моцарт решил, что это скрипят ворота: каждый раз звук сопровождался урчанием моторов.