Олег Приходько - Реквием для свидетеля

Можно было подойти к ближайшему автомату и позвонить в ГУВД; можно было доехать до Петровки и рассказать о своей причастности к загадочному для милиции и одному ему из живущих на Земле известному происшествию со «скорой». Моцарту казалось, что Антонина сидит за его спиной и смотрит на него большими серыми глазами, какие по описанию и миниатюре Ланге были у Алоизии Вебер, и взгляд ее наполнен ожиданием и мольбой.

«ДОКТОР, У МЕНЯ ДВОЕ ДЕТЕЙ… МАЛЕНЬКИЕ. ПЯТЬ И ВОСЕМЬ…»

Если бы ей можно было помочь!..

Но на нерегулируемом перекрестке его пропустила машина, свернув, пошла следом; желтые глаза фар замаячили в зеркальце, и оборачиваться было уже ни к чему: поворот на Петровку мог стоить жизни.

Моцарт сбросил скорость, демонстрируя, что слежка его не смущает, и направился домой. Ему определенно навязывали какую-то игру и стрелять не торопились.

Во дворе было все как обычно, но даже если бы что-то вызывало подозрение, Моцарт с такой же подчеркнутой неторопливостью запер бы свой «фолькс», с тем же деловитым спокойствием извлек из багажника покупки и так же важно. вошел бы в подъезд, приветливо раскланявшись с незнакомыми старушками. Все было рассчитано по пути: сейчас он позвонит Вере, ровно через час свяжется с милицией (если за этот час ничего не произойдет), а потом запрется на все засовы и будет пить, пока его не остановят доблестные блюстители правопорядка.

К счастью, квартира пустовала. Оставив продукты на кухонном столе, он разулся и детально осмотрел комнату, но ничего, свидетельствовавшего о пребывании посторонних не нашел.

«А ведь за мною следят , — опять пронеслось в голове, давно понятое и наблюденное, но уже совсем с другим оттенком, будто сработала пружина мышеловки. — Следят!.. И если в моем доме побывает милиция, меня прикончат — как пить дать! Да и телефон могут прослушивать, даже прослушивают наверняка».

Моцарт плеснул в стакан коньяку, выпил. Напряжение не спало, а, наоборот, возросло, и волна страха накатила с новой силой. Осознав всю безысходность своего положения, он вдруг нашел отдушину в жалости к себе: здоровый и небесталанный мужик, повидавший на веку столько крови, что в ней можно было утонуть, вынужден сидеть взаперти, как загнанный зверь, в чужой квартире, и не с кем ему посоветоваться, и не у кого просить защиты, и бежать тоже некуда. Зависимость от каких-то безмозглых бандитов, неприкаянность, которой можно было избежать, начинали действовать на психику…

При всей своей грубости и непомерном властолюбии граф был умен, и не столько первые из упомянутых его качеств, сколько этот холодный, расчетливый ум владыки делал его опасным для придворного концертмейстера. Барский оклад в 150 гульденов не мог перекрыть высокомерные требования исправлений, уничижительные отзывы о сочинениях и скрипичной игре: талант нуждался в свободе. Меж тем круг замыкался — император Вольфганга не принял, и феерии Вены и Милана отныне становились для него благим воспоминанием…

Он позвонил Вере.

— Ты ходил?.. — спросила она осторожно, и осторожность, проявленная девчонкой, разозлила Моцарта.

— Я сделал все, что нужно, — отрезал он и поспешил свернуть разговор: — Спокойной ночи!

Час, запланированный на раздумье, иссяк. Оставалось либо действовать, либо скатываться в пропасть собственного ничтожества.

Моцарт разложил продукты по полкам холодильника, сварганил яичницу. Насыщенная пылкостью влюбленного ми-минорная соната казалась последним, что связывает его с прошлым.

Телефонную трель в этом прошлом он услышал не сразу.

— Алло! — схватил трубку Моцарт и убрал звук. За «алиби» он больше не опасался. — Я слушаю, говорите! — Слова чуть растягивались от выпитого на голодный желудок.

— Здравствуйте, Першин. — Голос этого человека, едва знакомый, к прошлому не относился. — Вы вняли моему совету не делать опрометчивых поступков? Похвально.

Наглое высокомерие в интонациях Графа подчеркивало ничтожность Моцарта.

— Я не нуждаюсь в ваших похвалах!

— Но вы нуждались в моих деньгах, верно?

— Зачем вы убили этих людей? Они спасли вашу жизнь.

— Я не мог сделать этого, вы прекрасно знаете.

— Не вы, так ваши… — он хотел сказать «люди», но жертвы и палачи были совсем не одним и тем же, — подопечные.

— Оставлять свидетелей не в их правилах.

— Что же вы не убьете меня? Или вы полагаете, что за эти деньги меня можно купить?

Террорист пытался засмеяться, но закашлялся. Справившись с приступом, заговорил с хриплой одышкой: