Петр Катериничев - Иллюзия отражения

– Награду? Я ничего про это не знаю. Впрочем, как вы понимаете, мое отношение к Сен-Клеру всегда было... прохладным. Да и Эдгар пошел в мать – и лицом, и душой. Подождите... Расследование... Что-то неясно в гибели мальчика? Мне сказали, что он утонул.

– Есть обстоятельства...

– Подождите-подождите... Его что, убили? Или – он... покончил с собой?

– Разве Данглар не сообщил вам, что расследуется и эта версия?

– Чушь! Эдгар не мог утопиться! Он плавал, как рыба! Постойте... Или – его убили?

– Его могли довести до самоубийства.

– Каким образом?

– Возможно, ему сказали, что он смертельно болен... Или – он был в состоянии наркотического опьянения...

– Наркотики?! Но Эдгар никогда не употреблял наркотики!

– Вы в этом уверены?

– Нет, как все молодые, он порой покуривал травку, кто этим не грешил...

– Не могли ему вместо травки дать что-то еще?

– Вы располагаете какими-то фактами, Олег?

– Я пытаюсь их найти.

– Но – почему?

– Именно потому, что Эдгар плавал, как рыба.

– Вы знаете... Он как-то рассказывал мне, что хотел бы стать частью океана... И был бы там свободен.

– Недавно?

– Что, простите?

– Он рассказывал вам это недавно?

– О нет. Он был тогда еще ребенком. Подростком. И очень увлекался подводным плаванием. И сожалел, что не может жить в океане свободно, быть его частью... Мир воды казался ему волшебным.

– Настолько волшебным, что он готов был умереть?

– Мальчик желал заниматься океанологией, но Сен-Клер воспротивился. Никогда не могла понять, почему родители так часто калечат судьбы собственных детей, руководствуясь только своим эгоизмом...

– Бог знает.

– О нет. Бог здесь ни при чем. Банкир Сен-Клер не верит в Бога. Вернее, верит в того, кто помогает ему множить капитал. Наверное, это сладостное и изысканное чувство – знать, что повелеваешь войнами и жизнями, тасуя колонки мертвых цифр.

– Его сын Эдгар хотел повелевать только штормами.

– Да? А я никогда не желала никем и ничем повелевать. Хотела прожить тихую жизнь среди близких людей. Вот только... я слишком долго живу. И близких становится все меньше, меньше, меньше... И когда я вспоминаю о том, что было, мне порой кажется, что было это не со мной, а с совсем другим человеком с тем же именем...

– Вы были счастливы?

– Счастлива? Была ли я счастлива? О да. Я и теперь счастлива... моими воспоминаниями. Ведь все ушедшие живы в моей памяти, они предо мной – словно наяву, живые, молодые, веселые... Да, я счастлива. Вот только переносить это счастье мне порой невмоготу.

Герцогиня сидела молча, устремив невидящий взор в ей одной ведомую даль времени... Мне сделалось неловко. Я пожалел, что пришел: ничего существенного она к моим размышлениям и предположениям не добавила, а я чувствовал себя здесь неуместным, словно вторгся в чужую жизнь или перенесся в то прошлое, о котором имею лишь самое смутное представление, но в котором ничего не понимаю. И жизнь эта не была мнимой; она отличалась от документальной раскадровки парадов, церемониалов, военных побед и поражений... Для юной леди Аленборо это было время любви, надежд, очарований... И другой юности, как и другой жизни, у нее не будет.

– Вы, кажется, собрались уходить? – спросила герцогиня, подняв на меня глаза.

Я что-то промямлил, она предложила:

– Не выпьете ли вы со мною чашечку кофе? Или – вам лучше бренди? Странное дело, но мне очень легко говорить с вами. У меня такое чувство, что я вас знаю давно. Вы умеете слушать.

Леди Аленборо прозвонила в колокольчик; через несколько минут вошел тот самый мажордом, что меня встретил, вкатил сервировочный столик, расставил на другом кофейник, чашки, разлил кофе, оставил тарелочку с шоколадом и стопку с мутноватой жидкостью и удалился с церемонным поклоном. Женщина взяла ее, выпила, пояснила:

– Это лекарство.

– Я хотел спросить...

– Да?

– Скажите, Элен, вы не замечали странностей в поведении Эдгара в последнее время?

– В последнее время... Ну да, для него это время на земле было последним. Вы знаете, Олег, он, мне кажется, влюбился. Он вообще был влюбчивый мальчик, но на этот раз...

– В кого?

– Он не говорил. И не жил дома. Я имею в виду это поместье. Я никак и ничем ему здесь не мешала и не могла помешать: он занимал все левое крыло особняка, у него даже был отдельный подъезд, и тем не менее...

– Но он заходил к вам?

– В последнюю неделю – только однажды. И... может быть, это покажется странным, но вид у него был счастливый.