Никто никогда не поверит в мою непричастность к убийству до тех пор, пока на мне висит похищенный кем-то чемодан, а сам я пребываю невольным свидетелем скрытой войны за него. Из этого лабиринта только один выход: превратиться из мишени в охотника и добыть неопровержимые доказательства своей невиновности. То есть представить в качестве таковых:
1. Убийцу.
2. Владельца (похитителя) «дипломата».
3. Того и другого, вместе взятых (или одного, если они в одном лице).
То, что этот путь к спасению был для меня единственным, я понял еще в гостинице, но только сейчас, кажется, появилась зацепка, способная превратить утопию в реальность. Какую службу способен сослужить мне этот маленький ключик, я представлял еще смутно, но тем не менее ощутил уверенность в движениях и мыслях. Дождавшись последней музыкальной фразы, чтобы не прерывать своим появлением прекрасной мелодии, я спустился в гостиную.
Увиденное поразило меня: за роялем сидел… Хобот! Валерия у стола перебирала какие-то ноты из папки, держа в одной руке высокий фужер с желтым вином. Заметив меня, улыбнулась:
— С добрым утром!
Не могу сказать, что на лице хозяина появилась приветливая улыбка — скорее наоборот: бросив в мою сторону ничего не выражающий взгляд, он отошел к столу и стал наполнять вином из графина пустые фужеры.
— Как отдохнули? — спросил для приличия.
— Спасибо. Спал как убитый, — взял я вино из его руки и поинтересовался: — Что это за музыка была?
— Шопен, — ответила Валерия за генерала. — Понравилось?
— Здорово. Обязательно куплю себе пластинку, — сказал я искренне, хотя у меня отродясь не было проигрывателя.
Классное вино из яблок! И бутерброд с сыром как нельзя кстати. Неплохо устроился безошник! Небось всю жизнь диссидентам руки выкручивал, обеспечивая себе пенсион. Она еще хотела, чтобы я просил у него совета! Проснуться бы мне тогда не на чердаке, а где-нибудь в подвале. Хотя… Интересный он мужик: Шопен, «Вопросы философии» и навоз… А Валерия ему — всего-навсего «вдова друга». («Неужели ревность?.. Да по какому праву?.. С чего?.. Глупость какая-то!..») Я не без труда погасил в себе растущую неприязнь к человеку, о котором толком ничего не знал. Нужно быть благодарным ему за предоставленное убежище и отсутствие любопытства. Между ними, определенно, дружба, от которой я попросту отвык, да и не встречал подобной в своей жизни. Шлейф ее тянулся из далекого прошлого, того самого, когда на перекрестках спрашивали лишний билетик в Концертный зал имени Чайковского, а сочетание «государственная безопасность» еще не казалось таким абсурдом. Выискивая в трудах античных философов кое-что для реферата по уголовному праву, я как-то наткнулся на изречение Цицерона: «Дружба возможна только между хорошими людьми» . Но даже без Цицерона было ясно, что сидеть мне сейчас в другом месте, не окажись они таковыми.
— Хобот, я тебе чаю китайского привезла, — вскочила вдруг Валерия и направилась к лежавшей на комоде сумке. — Глянь, какая пачка, целых полкило!
— Ни разу не пил, — он погрузился в изучение серебристой упаковки. — Я заварю?
— Действуй, — Валерия вернулась к столу, взяла фужер с недопитым вином.
Я сел на дубовую полированную лавку и принялся уплетать бутерброды.
— Курнем? — предложила Валерия, когда хозяин скрылся на кухне.
Я с готовностью достал «Кэмел». Ей — десятая, мне — одиннадцатая. Перевалило за полпачки, а конца этому «заданию» что-то не видать.
— Хобот не курит, выйдем на крылечко? — Она направилась через гараж во двор.
Я прихватил с собой пару бутербродов для волкодава…
«Волга» стояла снаружи. «Значит, она должна вернуться в город, — рассудил я. — Приехала специально для того, чтобы сообщить какую-то новость. Не чай же пить за тридцать кэмэ!»
— Кое-что я узнала, — сказала Валерия, когда мы уселись на старые деревянные ступеньки под навесом.
Я понял, почему она не повела меня в беседку: не хотела, чтобы Хобот стал свидетелем разговора. Было холодно, но на мое предложение одеться она только отмахнулась.
— В гостинице обнаружили мертвого человека, — сообщила негромко, прикурив от моей зажигалки. — Вы знали об этом?
Шериф подошел ко мне, как к старому знакомому, проглотил бутерброд и, положив на мои колени тяжелую башку, застыл в ожидании ласк. Вообще мы с ним здорово подружились — «волк» и волкодав; на протяжении всего времени, что я носил в сарай уголь, он важно сопровождал каждую мою ходку, как мне показалось, не столько охраняя от меня дом, сколько меня от воображаемых им врагов. Будь он моим, цена мне как охраннику подскочила бы вдвое!
Читать дальше