Олег Приходько - Горсть патронов и немного везения

За день до выписки я часа два разглядывала себя в зеркало в ванной и решила, что с такой внешностью можно жить, выходить замуж, рожать детей. Единственное, чего нельзя, так это выходить на ринг и позволять бить по этому лицу — лицу, а не роже, Решетников, заметь! — кулаками. Этого бы я уже не позволила никому и никогда. Мы прощались с Норой и фрау Кристиной со слезами. Вообще там из меня вылилось очень много слез — все те, что я не выплакала, когда была кулачной бойчихой. За мной приехал сам Майвин. Он был так любезен и обходителен, что я подумала, не собирается ли он сделать мне предложение. А из Вальс-Плац-Шплюгена мы поехали в Брюссель, представляешь? Были там два дня. Потом — в Германию, через Магдебург. И на каждой границе возникали недоразумения в связи с моей новой внешностью. В моем старом паспорте была фотография, на которую я боялась смотреть. Майвин располагал какими-то документами о проведенной операции, может быть, моими фотоснимками на разных этапах, справками из клиники и из посольства. Он все улаживал сам. А потом, как бы невзначай, сказал, что может мне сделать паспорт и водительские права на другую фамилию. Я не согласилась: почему? Моя фамилия — это моя. Мы вернулись в Москву. Он со мной простился, я благодарила его. Дай мне еще одну сигарету, пожалуйста… Спасибо… Что было потом, ты, наверно, сам догадываешься. Я вернулась домой, но ведь это был не мой дом, это была съемная квартира на Ростокинском проспекте, которую мне арендовал Любарский. Меня уже давно вышвырнули оттуда. В гараже выросла задолженность, там действительно стояла красная «восьмерка» в экспортном исполнении, с молдингом по борту и меховыми чехлами на сиденьях, я ее видела, но мне не позволили выехать из гаража… Знаешь, что я увидела на ветровом стекле?.. Маленькие такие кожаные сувенирные боксерские перчаточки. Намек на то, что я должна вернуться на ринг. И тогда я поняла, что повязана с Майвиным и что те большие тысячи, а может, миллионы, которые он заплатил за меня в клиниках Нечаева и Лиотара, нужно будет отработать. Поняла через месяц, когда узнала, что Любарский разыскивает меня. Ведь до конца контракта оставалось еще полтора года, а договор не допускал расторжения без взаимного согласия. И я позвонила Майвину. Он назначил мне встречу в офисе на Подбельского, в банке «Риэлтер-Глобус». «Как дела, Мария Ивановна? — спрашивает. Улыбается, довольный такой, энергичный, как всегда. — Вы счастливы?..» А я сняла со своего счета четыре тысячи и поселилась в гостинице «Заря», вроде как мы сейчас с тобой — за очень дополнительную плату, потому что фото в паспорте и мое лицо не соответствовали друг другу. А остальные деньги проела. Месяц держалась, хотя все равно знала, что на работу не устроюсь, а судиться не буду. Во-первых, как бы там ни было, Майвин действительно сильный и влиятельный человек, который не ходит без телохранителей никуда, а во-вторых, кем я была до него? Рожей?.. Я не дура, Решетников, хотя у меня всего десять классов образования. Мозги из меня не выбили на рингах. Понимала, что нужна ему, Майвину, зачем-то. И что сироту он отыскал, и что травма лица ему нужна была именно такая, и профессор Нечаев или кто-то другой ждали, когда подберется подходящий экземпляр — без роду и племени, с травмой лица. В конце концов, подумала я, от добра добра не ищут. Куда идти, что делать? Опять возвращаться на ринг?.. Одним словом, я согласилась на все его условия. Тем более он от меня ничего не требовал. Просто стать Илоной Ямковецкой. Илоной Борисовной. Другой женщиной, понимаешь? Не сказал, зачем. А фамилией Кулакова, как ты понимаешь, я не дорожила — никакой радости эта фамилия мне не принесла. Он немедленно снял для меня квартиру на Сиреневом бульваре, дал денег, оформил на меня «жигуль»… то есть уже на Ямковецкую. Наверно, меня оправдал бы любой суд, а, Решетников? Если он есть и если он справедливый и гуманный, как об этом пишут. Пойди я туда и объясни все… А теперь подумай: я живу в своей квартире, у меня есть машина, я могу не работать, у меня есть месячный пенсион — пятьсот баксов наличными, все в порядке, да? А если я пойду в суд? Во-первых, Любарский с этим контрактом, во-вторых… да не дошла бы я ни до какого суда! Потому что каждый мой шаг контролировался, что бы я ни делала. На машине ездила я недолго, по той же причине, по какой не выходила больше на ринг. Как только садилась за руль, так начинала дрожать, вспоминая «новогоднюю» ту аварию — все так и казалось, что выскочит сейчас из-за поворота джип… Лицо не рожа, согласись. Лицом надо дорожить. В общем, жизнь моя постепенно вошла в привычное русло, как говорится. Знаешь, какая тогда у меня родилась мысль? Что у этого Майвина была любимая женщина когда-то, которую звали Илона Ямковецкая. И что она погибла в аварии, а он любил ее всю свою жизнь, и когда разбогател, решил воспроизвести ее копию. Я думаю, что он и Лиотару такую историю изложил, нет?.. Если бы я была писательницей, обязательно бы написала роман про такую красивую любовь. Правда, правда, я так и думала. Пусть себе, решила, мне-то что?.. Тем более что в моем теперешнем паспорте стоит год рождения одна тысяча девятьсот семьдесят шестой, пятнадцатого сентября. То есть мне завтра по паспорту исполняется двадцать один год. Если Майвин нас до завтра не убьет, мы с тобой обязательно это отметим, Решетников. Хохмы ради. Пусть мне будет на три года меньше, как в паспорте… Ну вот. А потом началось. То есть такое начало было предусмотрено Майвиным, конечно, не мной. Я влюбилась. Влюбилась в хорошего парня, с которым познакомилась в тренажерном зале. Мои мышцы стали превращаться в жир из-за того, что пришлось резко бросить тренировки, и я стала посещать сауну и бассейн. Парень — звали его Валерой Буйковым — работал там инструктором, учился заочно на биолога в пединституте, из приличных. В общем, познакомились, пару раз сходили в бар. Чувствую… чувствую то, что и должна была почувствовать рано или поздно. Только сама себя боюсь. Кто знает, как он отнесется к моим ненастоящим зубам и прочим заменителям и что будут представлять из себя наши дети?.. Люблю его, боюсь сознаться, ночи не сплю. И Майвин, очевидно, не спал — вернее, его люди, которые следили за мной денно и нощно.