Иван Сербин - Передряга

Отхлёбывая пиво, я вплыл в комнату, совсем как челн в известной песне про Стеньку Разина. Швырнул деньги на диван, словно княжну за борт, и рухнул в кресло. Протянул Димке бутылку.

— Нашёл чего-нибудь?

— Чисто. И у ребят чисто. И у тебя тоже чисто. Правда, я в остальных местах еще не смотрел, — сказал он ж приземлился рядышком на диван. Точнее, на деньги,

— Между прочим, у тебя под задницей, пятьдесят тысяч долларов, — сообщил я лениво.

— Здорово, — отреагировал Димыч и глотнул из горлышка.

— Дальше можешь не стараться. Если у ребят ничего не нашёл, то и у меня не найдёшь. „Жучки“ либо слишком хорошо спрятаны, либо их нет вовсе. В моём несчастном совмещенном санузле можешь не рыться. Конечно, — пробило меня на пошлый юмор, — может, им и интересно послушать, как я… того-этого, но не настолько, чтобы ставить „жучок“ в сортир. — Димыч заржал довольно и глотнул ещё пива. — Кстати, деньги — твой гонорар за работу. Забирай и уматывай.

— Куда? — поинтересовался он.

— Откуда мне знать? Хоть к чертовой бабушке. Меня это не волнует. Как сказал наш любимый Стасик, мы теперь каждый сам за себя. Он, между прочим, уже отчалил.

Скажу вам честно: вот это-то „сам за себя“ меня и грызло. И ещё как. Хуже, чем приблудная собака обглоданную кость.

— Я думал, мы одна команда, — неожиданно серьёзно произнёс Димыч, почему-то глядя в бутылку.

Тут в моем затуманенном пивом мозгу и всплыло: „Истина в вине“. Пётр сказал сегодня утром. Вообще это еще до него один мудрый старик говорил, но сегодня — он. А вспомнилось мне это потому, что понял: г…о я, а не руководитель. Правильно всё Петька сказал. И сам вляпался, и ребят под монастырь подвёл. При нём бы не разбежались небось. Выпутывались бы вместе, а тут…

Что? Да я и не плачусь. Просто подпёрло под горло как-то вдруг.

— Я тоже думал, — ответил я, но в бутылку заглядывать не стал. Истина-то в вине, а не в пиве.

Димыч приподнялся, сгреб деньги, посмотрел на них, словно никогда долларов в руках не держал, и хмыкнул неопределенно:

— М-да. И что теперь?

— Прячься. Беги и прячься. Может быть, не найдут.

— А ты как? — спросил он.

— А я не побегу. Пока. Вдруг искать никто и не будет? Чего суетиться-то раньше времени?

Это во мне хмель дурной заговорил. Я вообще стараюсь без нужды на рожон не лезть, но тут алкоголь в крови взыграл. Тварь я дрожащая или право имею, а? Глупо, конечно. Не хватало еще подбочениться, грудь выпятить и заорать на всю ивановскую: „Всех победю!“ Однако разозлился я прилично. Честно.

— Ну и я тогда не побегу, — заявил решительно Дима и отпил пивка.

Странно, он вроде бы всего одну бутылку опорожнить успел, а тоже на подвиги потянуло.

— Как хочешь.

— А Олег где?

— Дома, наверное. Где же ему еще быть.

— Он тоже не бежит?

— Нет. Олежку нашего, сам знаешь, как ежа, голой задницей не напугаешь.

— Понятно. — Димыч заметно приободрился. Похоже, он всё ещё верил в „свою команду“. — Валерка в больнице?

— Сюда едет, К Петру Борисыч своих костоломов приставил.

— Угу. — Димка мотнул головой, докончил бутылку и деловито поинтересовался: — Еще пиво есть? Я, пожалуй, у тебя ночевать останусь.

Он не слишком стеснительный парень, наш Димыч. Хотя, может, это и к лучшему. Вдвоём веселее. И, сказать по правде, не так боязно.

— Оставайся, — радушно согласился я. — За пивом сбегаешь.

— Запросто, — вскинулся он радостно. — Рубли есть?

— Баксов завались, а с рублями туго.

— А-а-а, и хрен с ними! — весело завопил Димыч. — Стольник разменяю. Я сення богатый.

Прикончили две последние бутылки и начали собираться. Полчаса искали авоську, потому как пришли к единодушному мнению, что у пакета непременно оборвутся ручки. Авоськи — разухабистая шутка юморной советской масспромышленности — давно перевелись как вид. Но в нас уже жила непоколебимо-пролетарская уверенность, что где-то в неисследованных недрах моей квартиры чудом должна была уцелеть хотя бы одна. Мы рылись ожесточенно в шкафах и даже заглянули под диван. Авоську не нашли. Зато нашли громадную сумку, в которой я таскал с рынка картофель. Она оказалась грязной. Пришлось Димычу идти с пакетом.

Вытащив из пачки стодолларовых купюр одну, он протопал к двери и снял с вешалки мой плащ.

— Бутылки по карманам распихаю, — пояснил деловито. — Пакет целее будет.

— Надевай, — не вполне трезво согласился я.

Димыч натянул плащ, сделал мне ручкой и скрылся за дверью».