Валерий Барбашов - Крестная мать - 2

Муки совести терзали Татьяну, когда они отправились с Тягуновым в загс: не прошло еще и полугода со времени гибели Алексея, а она уже живет с другим мужчиной. Да, полюбила, да, поняла, что это единственный человек, на которого она смогла опереться в трудный час, кто протянул ей бескорыстную руку помощи, дал надежду на будущее. И все же, все же… И сотрудница загса, прочитав документы, уточняя дату гибели Алексея, глянула на Татьяну с некоторым даже замешательством: может быть, она, эта конторская дама, чего-то не поняла? Может быть, в свидетельстве о смерти Алексея Павловича Морозова вкралась ошибка и погиб он не в декабре девяносто четвертого года, а раньше?..

Неприятный был момент в загсе, вспоминать даже не хочется.

Тягунов все же почувствовал ее взгляд, открыл глаза, потянулся. Его мускулистое крепкое тело напряглось, взбугрились мышцы рук и ног. Татьяна стала гладить его, поцеловала грудь, уже по-родному пахнущую «шерстку», как она называла растительность на его груди, особенно возбуждающую ее в минуты близости.

Поцелуи, тихие настойчивые ласки Татьяны окончательно пробудили Тягунова; он с радостной улыбкой смотрел на нее, в свою очередь стал гладить ее налитые груди, блестящие, рассыпавшиеся по голым плечам волосы (она покрасилась, стала шатенкой), положил теплые ладони на ее по-девичьи еще тугие, шелковистые бедра…

Незабываемое утро!

Улыбнувшись сейчас своим воспоминаниям, в мгновение ока пронесшимся в мозгу, Татьяна с нежностью подумала о зреющем в ее чреве плоде их совместной с Тягуновым любви: «Расти, Ванечка, расти, маленький!» В следующее мгновение она снова стала строгой деловой дамой, находящейся при исполнении служебных обязанностей, вполне официально глянула на Корзинкина, неожиданно вызвавшего в ней такие неуместные, но очень приятные воспоминания. Да, мужчина должен быть мужчиной!..

Корзинкин стал объяснять ей цель своего визита: с полгода уже, а то и больше… да-да, с октября девяносто четвертого… их коллектив бьется над приватизацией здания и всего того, что кинотеатр успел на этот день приобрести — аппаратура, мягкая мебель, оборудование для детской комнаты, игровые компьютеры, новые кресла в зрительный зал, униформа для сотрудников… Все это сделано с помощью спонсоров — трех крупных заводов и ряда фирм, но и спонсоры — не дойная корова, сегодня жить кинотеатру «Рубин» не на что. Дотаций от города не поступает, зрителей с каждым днем все меньше и меньше, а здание нужно содержать, ремонтировать, платить за коммунальные услуги и зарплату сотрудникам…

— А что вам даст приватизация, Анатолий Михайлович? — спросила Татьяна.

— Прежде всего — хозяин, хозяин будет! — заволновался Корзинкин, и его серое болезненное лицо чуть зарозовело, но и напряглось при этом, слегка даже разгладилось. — Мы сами будем содержать кинотеатр, есть люди, которые смогут решить все наши проблемы.

— Что, появится хозяин, частный владелец, и счастливые от этого зрители толпами кинутся в ваш кинотеатр? Вы им будете показывать какие-то сверхсовременные кинофильмы, которых нет в прокате? Так? — строго спросила Татьяна.

— Ну, зачем вы утрируете, Татьяна Николаевна? — Корзинкин даже обиделся. — Конечно, мы должны зарабатывать, как иначе, но…

— Каким образом?

— Откроем казино, ночной клуб, магазин, кафе-бар… да что угодно! Была бы крыша, помещение!

— Понятно. Почти двести тысяч населения вашего Левобережного района лишатся кинотеатра, так сказать, культурного учреждения, места для отдыха. Куда прикажете идти молодежи? На улицы, в банды? Так, по-вашему?

— К нам они и придут, Татьяна Николаевна, — уверенно проговорил Корзинкин. — Куда же еще? Мы предложим нашим… гостям иной досуг, иные развлечения. Что поделаешь, жизнь скорректировала спрос и на культурные развлечения. Кино не то что вырождается, но его потеснили телевидение, видеотехника… И зачем, в таком случае, пустовать такому громадному зданию? Мы все продумали, Татьяна Николаевна! Вы сами убедитесь в этом, если посмотрите наши программы, поговорите со спонсорами. Мы позаботимся о всех слоях населения нашего района, даю вам слово! И пожилые к нам могут прийти, и молодежь, и детишки. Мы обо всех подумали. А сейчас что, на сеансе сорок — пятьдесят человек, не больше. А в зале — триста пятьдесят мест. Представляете? Выручки — никакой! Даже на зарплату сотрудникам не хватает. Не можем мы со зрителя брать за билет по десять — пятнадцать тысяч. К нам тогда вообще перестанут ходить.