Фредерик Дар - У кошечек нежная шкурка

Порывшись в портфеле, действительно нахожу блокнот, что-то вроде чековой книжки, с надписями по-немецки.

— Буржуа, что это за штука?

Он пристально разглядывает книжонку:

— Пропуска на освобождение из-под стражи.

— Чудесно! Тьерри заполнит шесть таких пропусков, вписав туда имена ваших сотрудников. Проследите за этим, пожалуйста…

Освобождаю пленнику руку и протягиваю его же ручку:

— Чтобы все было в порядке, идет? Мне не хотелось бы перепилить вам уже обе ноги — вы, надеюсь, поняли, что я на это способен.

Тот лихорадочно принимается писать, и, чего это ему стоит, легко можно понять по гримасе боли на лице. Когда с этим, наконец, покончено, отправляюсь к тачке — вылезая, я заметил там офицерскую шинель. Не знаю, чего меня дернуло осмотреть заодно и всю машину — в откидном карманчике левой дверцы натыкаюсь на небольшую печатку, которую вместе с шинелью и протягиваю Буржуа.

— Это для чего?

Осмотрев печать и разобрав текст, он изрекает:

— Эмблема гестапо.

— Вот и отлично, проштампуйте им все шесть пропусков.

При этих словах Тьерри слегка вздрагивает, что не ускользает от моего внимания:

— Ага, цыпа, ты собирался нас провести, так ведь? Готов спорить, без этой печати нас укокошили бы в четверть часа. Хорошо, нюх у Сан-Антонио хоть куда!

И уже обращаясь к Буржуа, продолжаю:

— Буржуа, дорогой, теперь ваш черед действовать! Я бы и сам занялся освобождением ваших людей, но это никак невозможно — в немецком я смыслю как свинья в апельсинах. Напяливайте-ка шинельку и дуйте с этими пропусками в гестапо; наплетите там, что речь идет об очной ставке, например, ну, я не знаю, что еще… Да, и возьмите машину. Удачи! Он дрожит, как лист на ветру:

— До встречи…

— До скорой, — подчеркиваю я, — встречи!

Но того уже и след простыл. Мы с Тьерри остаемся с глазу на глаз.

— Ну вот, — говорю я ему, — остается лишь пожелать, чтобы все прошло нормально. Игра сыграна, не так ли?

Он лишь сжимает зубы от злости.

— Встреться мы в тридцать восьмом, может, мы подружились бы. А уж если в пятьдесят восьмом, то нас бы тогда уж точно водой не разлить, а?..

— Вы, французы, — выдавливает он с ненавистью, — просто банда слезливых трепачей!

Я быстро заканчиваю фразу:

— Так вот, нас бы не разлить водой в пятьдесят восьмом, но сейчас война, и… — беру со стола револьвер, — ведь это будет справедливо, Тьерри, не так ли?

— Да, — выдыхает он и отворачивается.

От этих малокалиберных револьверов все-таки так мало шума!

Через час возвращается Буржуа, уже в сопровождении шестерых заключенных.

— Немцы, скажу я вам, не семи пядей во лбу, — торжествующе бросает он, входя в помещение склада. — Десятилетний мальчуган почуял бы липу в моем поведении… Но как они прокололись, это совсем уже!

— В смысле?

Он помрачнел.

— Дело в том, что одна из наших сотрудниц, Джейн Спакен, этим утром покончила с собой во время допроса, выбросившись в окно.

Я похолодел, представив себе, чем могла закончиться для нас неосведомленность о случившемся.

— Но этот остолоп, дежурный офицер, немного поколебавшись, привел мне взамен другую заключенную. Вот она; наше вторжение, таким образом, спасло жизнь прекрасной незнакомке…

Подойдя к группе освобожденных, с великим изумлением вижу, что незнакомка эта — не кто иная, как та самая сиделка, что дежурила у постели «мисс с фотокамерой» в ля-паннской больничке!

Она меня тоже узнает:

— Как… вы?.. — бормочет она, распахнув удивленные глаза.

— Потрясен не меньше вашего. Как же это вы, любезная сестричка, угодили в лапы к гестаповцам?

Она насупилась:

— Как, как… Из-за вас, как же еще?

— Из-за меня?

— Ну конечно, ведь это вы убили бармена в Ля Панн, вы же и в девушку стреляли. Началось расследование, один из моих коллег сказал в полиции, что видел, как мы мило беседовали — вот меня и схватили. Сколько я ни уверяла, что ничего не знаю, а вас вообще ни разу в жизни не видела, мне не поверили и упекли, в конце концов, в эту каталажку.

— Ну что ж, пусть невольно, но я все-таки исправляю причиненные мной неприятности — так как вы здесь именно благодаря мне. Справедливости ради замечу, что ничего такого, о чем вы говорите, я в Ля Панн не совершал. Кстати, как поживает та девушка?

— Умерла.

— Вот те клюква! Досадно… Я бы с удовольствием с ней пообщался — это, похоже, была опасная немецкая шпионка, и я не совсем ясно себе представляю, что за роль она играла во всей этой истории.