Говард Хайнс - Последний бойскаут

— Это он? Точно он? — спросил один из незнакомцев у другого.

— Да, он самый.

— Господи, какой игрок был. Ну, ладно…

Джимми слегка попятился и уперся в ограждение эстакады.

— Что вам надо-то? Вы, ребята, здорово смахиваете на пенисы в пиджаках… Говорите, что вам надо — либо проваливайте.

Но ответа он не дождался, потому что в следующее мгновение незнакомцы резко рванулись к нему, Джимми почувствовал, как вдруг его ноги потеряли опору, солнце в небе сделало причудливый кульбит…

Он падал с высоты в восемь ярдов — и только реакция хорошего спортсмена позволила Джимми быстро сгруппироваться в полете. Собравшийся в упругий комок, он обрушился на крышу стоящего под эстакадой «понтиака». От удара его отшвырнуло на мостовую, прямо под колеса проезжающего автомобиля. Дико завизжали тормоза, бампер больно ткнул его в плечо. Раздался истошный женский визг.

В шоке, словно после увесистого нокдауна, Джимми вскочил на ноги. Все перед глазами двоилось и троилось, какие-то черные мухи рябили в глазах. Сквозь розовый туман к нему бежали люди.

— Все в порядке, ребята, все в порядке, все в порядке, спасибо! Опасность — это мое второе имя. Все в порядке, ребята, я профессионал, не волнуйтесь! — так сказал Джимми, а может, и не сказал, а ему только почудилось, потому что в эту же секунду он рухнул на горячий асфальт без сознания.

Дерен была очень недовольна. Прежде всего тем, что она так и не попробовала шоколадного мороженого. Мороженого-то, конечно, везде завались, но отец знал какой-то такой магазинчик, где оно было особенно вкусное. И никогда ее туда не возил, только сам покупал все время и привозил домой. Когда чаще бывал дома. Мама тоже знает, где такое мороженое продается, да ее не допросишься, она такая странная в последнее время: то ничего, кроме: «Иди и учи уроки!» от нее за вечер не услышишь, то ходит сзади, как хвостик, и твердит: «Иди, дочка, погуляй, поиграй с друзьями», и все на часы посматривает. Один раз только обняла и говорит: «Давай поговорим серьезно. Расскажи мне о себе, а я тебе тоже что-нибудь расскажу». А Дерен как раз торопилась, поэтому ничего и не вышло. Да и о чем было говорить? Мама рассказывала как-то о своем очкастом поклоннике, который был у нее еще давно, очень давно, когда она была чуть-чуть старше, чем Дерен, это было смешно, но потом она спросила: «А твой Томми тоже пишет тебе письма?», и так противно спросила, и смотрела так, будто Дерен не тринадцать лет, а четыре. Что ей можно было после такого рассказывать? Ну даже если она не будет больше так смотреть, то все равно — слишком долго все рассказывать придется.

И папа тоже хорош: сам болтается, где ему хочется, а ей, значит, никуда нельзя. Заявился как-то вечером и сказал, что видел из машины их с Томми. Ну и что, что видел, они и не делали ничего такого, просто сидели на скамейке, и Томми положил ей руку на коленку. А папа сказал, что ей еще рано встречаться с мальчиками, и надо, видите ли, ждать, пока семнадцать не исполнится. А когда она спросила, почему именно семнадцать, пробурчал что-то непонятное и ушел в свой кабинет. Он всегда так делает, когда не может объяснить. Если он сам первый раз встретился с девочкой в семнадцать, то это не значит, что Дерен надо сидеть, как дуре, целых три года и смотреть, как все девчонки встречаются со своими парнями. Вот у Милли парню целых девятнадцать лет, и он приезжает за ней в школу на машине, а в машине такое иногда бывает, и то ее мама ничего ей не говорит. И папа тоже. У Милли, правда, папа и мама разведены, и он приезжает к ней раз в две недели, но Милли говорит, что это как раз хорошо, потому что папа возит ее по всяким кафе, покупает ей игрушки и вообще все, что она только ни попросит. И все равно Милли дура. Она сказала вчера, что папа Дерен приезжает еще реже, чем ее, а не покупает ничего. Дерен за это ее толкнула, и Милли свалилась прямо в лужу!

И неправда, что папа ничего не покупает; он купил ей мороженого. Она не стала его есть, и папа расстроился. А пусть знает, что ей не надо запрещать видеться с Томми! Мороженое, наверное, уже совсем растаяло, несколько мягких комочков лежат в коричневой лужице… Завтра мама спросит: «Это что, твое любимое было? А почему ты его не съела?» и выльет растаявшее мороженое в раковину. И папа это увидит.

Дерен, шмыгнув носом, отправилась на кухню и достала из холодильника большую пластмассовую коробку с мороженым. Нет, еще ничего, есть можно.

Дерен закрыла дверь своей комнаты на щеколду и забралась на кровать. Мама страшно ругалась, когда узнала, что Дерен сама вызвала слесаря, чтобы тот врезал в дверь эту щеколду, и заплатила ему из своих карманных денег. Так она и не поняла, что человеку может быть неприятно, когда к нему входят без стука и мешают ему заниматься тем, чем он хочет заниматься. Мама как-то вошла, а Дерен писала письмо Томми. И нет чтобы уйти, так ведь обязательно надо задать этот идиотский вопрос: «Ты уроки делаешь?» Как будто ничего, кроме уроков, на этом свете не существует! Дерен тогда быстро спрятала письмо в тетрадку, а то еще заглянет через плечо и прочтет.