Стивен Хантер - Мастер-снайпер

— Я знаю, знаю. Как тебя зовут, сержант?

— Роджер Ивенс.

— Роджер. Ну что ж, Роджер, ты многое пережил в свои девятнадцать лет. И я отдаю тебе должное. Тем не менее, капитан Литс, война у меня вот такая. Я вижу, что это не вызывает у вас уважения. Прекрасно, но все равно кому-то надо делать и бумажную работу. И хотя вы не понимаете этого и не уважаете мою работу, я все же скажу вам, что собираюсь совершить очень смелый поступок. Факт заключается в том, что наши шишки из контрразведки ненавидят вашего брата из оперативной разведки. Не надо спрашивать почему. Так что, когда я вам сказал, где находятся пленные офицеры, я хотел, чтобы вы увидели, какой я храбрый человек. Нет, это, конечно, не боевой прыжок, но тоже большой риск в своем роде. Место это называется замок Поммерсфельден, недалеко от Бамберга, еще примерно шестьдесят километров по дороге. По-немецки это будет называться Шлосс-Поммерсфельден. Очень красивое местечко, на шоссе номер три, к югу от города. Я позвоню им и скажу, что у вас есть разрешение. Если вы выедете утром, то после полудня уже будете там. Дороги ужасные: танки, люди, просто столпотворение. Колонны пленных. Ужасно.

— Спасибо, сэр. Это значит, что...

— Да, конечно. Айхманн. Мы взяли его в Австрии на прошлой неделе. Если вы сумете из него что-то выжать, прекрасно, пользуйтесь. Мы попробовали, но, кроме того замечательного факта, что он выполнял приказы, ничего не добились. А сейчас, пожалуйста, уходите отсюда. Не болтайтесь здесь. Хорошо? И да поможет мне Бог, если кто-нибудь про это узнает.

Поездка следующим утром была убийственной. Танки ужасно мешали, а автоколонны были еще хуже, бесконечные вереницы грузовиков, иногда в два ряда, пробирающиеся на юг, чтобы поспеть за быстро продвигающимся фронтом. Но самым худшим были пленные солдаты вермахта. Они шли тысячами, несчетное число мужчин, марширующих, а точнее, бесцельно бредущих в колоннах численностью примерно с батальон и обычно охраняемых одним или двумя военными полицейскими, следующими за этой колонной на джипе. Учитывая их положение, немцы были на удивление грубы. Наглые мрачные толпы, которые месили дорогу, словно стадо овец, мешая движению. Роджеру то и дело приходилось притормаживать машину, тащиться еле-еле, гудеть, выкрикивать проклятья, в то время как Литс стоял сзади, кричал «Раус, раус!» [26] Здесь: расступись! (от нем. heraus). и бешено размахивал руками, и все равно они отказывались уступать дорогу, пока их не подталкивал бампер. Однажды Литс даже взял свой автомат «Томпсон», пристегнутый у переднего сиденья, и сделал киношный гангстерский жест, передергивая затвор; тут они сразу все поняли и расступились.

Наконец, уже за Фойхтвангеном, колонны пленных начали редеть, и Роджер действительно погнал машину вперед. Однако Литсу это все равно не принесло удовольствия. У него было ужасное ощущение, что они едут не в том направлении, потому что, по всем их прикидкам, цель Реппа лежала где-то на юге, вне зоны действия американцев, а тут они продвигаются все дальше на север, все дальше от разворачивающихся событий.

— Надеюсь, мы поступили правильно, — взволнованно сказал Литс сидевшему впереди Тони.

Тони, последнее время очень угрюмый, только что-то проворчал.

— У нас ведь не было никакого выбора, правда? — продолжал искать поддержку Литс.

— Абсолютно никакого, — согласился Тони, уставившись вперед невидящим взглядом.

Им пришлось сделать большую дугу вокруг разрушенного Нюрнберга, и это съело еще сколько-то времени. Город лежал где-то вдали под тучей дыма, хотя в последние месяцы его не бомбили. Сами по себе его руины были не особо примечательны, но их размеры поражали. Однако Литс не обратил на них никакого внимания: он использовал это время, чтобы размышлять о Реппе.

— Ты разговариваешь сам с собой, — сказал ему Тони.

— Что? А... Дурная привычка.

— Ты снова и снова повторяешь «Репп, Репп, Репп».

В этот момент истребитель Р-51 внезапно с ревом пронесся прямо у них над головами, на высоте не более ста футов, и чуть не сдул их с дороги. Прежде чем Роджер сумел справиться с управлением, джип изрядно вильнул. Самолет лениво заложил вираж, делая 380 миль в час: белая звезда, нарядные крылья, стеклянная кабина сверкает на солнце — ликующий ребенок в бледном немецком небе.

— Господи, дрянь безголовая! — взревел Литс.

— Он почти задавил нас! — завопил Роджер.

— На этого ублюдка надо подать рапорт за подобные полеты, и я так и поступлю, — проворчал Литс в праведном гневе.