Олег Приходько - Прыжок рыси

«И охота ему слушать всякую дребедень!» — подумал Евгений о соседе и прилег в ожидании картошки.

Алевтину Васильевну он нашел на поселковом кладбище у могилы сына. Она сидела на опрокинутом ведре и смотрела на размокшую под дождем фотокарточку, наскоро прикрепленную к деревянной тумбе. Венков уже не было, остался букетик бессмертников на могильном холме, да в банке стояли четыре цветка с бархатистыми лепестками и желтой сердцевинкой, названия которым Евгений не знал.

«Вот и свиделись, попутчик, — мысленно поздоровался он с Павлом, весело глядевшим с фотокарточки. — Кажется, ты меня приглашал?»

Алевтина Васильевна повернула к нему нестарое еще лицо с темными кругами под глазами и горестными складками у губ.

— Здравствуйте, Алевтина Васильевна, — негромко произнес Евгений.

Она прищурилась, словно хотела узнать в нем знакомого.

— Женя? — сказала вдруг. — Паша был бы рад видеть вас.

В первую секунду он решил, что ослышался.

— Помогите мне, пожалуйста, встать, — попросила она, протянув к нему руки. — Я сижу тут уже часа три, ноги онемели, и продрогла совсем.

Евгений подставил локоть, давая ей возможность опереться. Постояли минуты три молча. Зубы женщины дробно стучали.

— Пойдемте домой, — осторожно предложил Евгений. — Вам болеть ни к чему.

— И то правда, Женя, — вздохнула она. — Некому будет лекарства подать.

Он взял ее под руку, и они медленно побрели по песчаной аллейке к рыбацкому поселку.

— Откуда вы меня знаете, Алевтина Васильевна? — все еще не веря услышанному из ее уст имени, спросил Евгений.

— Ну как же, Паша показывал мне фильм о своей поездке во Францию. А там в конце — вы с ним. Кажется, в Измайловском парке. — Она грустно улыбнулась: — Пьяненькие оба.

В отношении Павла слово «пьяненькие», может быть, и было применимо. Что же касается Евгения, то он, видимо, заложил за воротник основательно: небольшая видеокамера, не то купленная Павлом в Париже, не то подаренная кем-то, только сейчас всплыла в его памяти. Они мотались по Москве, и Евгений сам снимал Павла возле университета и на вокзале, кажется… Как же она называлась-то?.. Как?.. Не придал этому значения, не все ли равно?.. Как-то на С… Компактная, красивая камера размером с книгу… «Суп…» Да, забыл!..

— Я хотела дать вам телеграмму, но адреса не нашла.

В верхушках сосен шумел ветер, с моря долетали грустные гудки теплоходов.

Сутеево начиналось почти сразу за кладбищенской оградой. Полсотни домов прилепилось к самому берегу, обустроенном рыболовецкой артелью: перевернутые, похожие на больших моллюсков, выброшенных на берег штормом, шаланды; навес с прошлогодними обрывками снастей; ржавая, наполовину вытащенная из воды баржа.

— А я эту кассету не видел, — нарушил Евгений затянувшееся молчание.

— Какую?

— Ту, где мы с Павлом.

— Ах да. Жаль. Я просила следователя отдать ее мне.

— И что же?

— Он сказал, что кассеты в списке изъятых вещей нет.

— Вот как?

Она безнадежно махнула рукой:

— Господь с ними со всеми. Мне ничего не нужно.

— Зло должно быть наказано, Алевтина Васильевна.

— Паша не был мстительным.

— Не из мести. Если они уверуют в свою безнаказанность завтра рядом с Павлом ляжет другой.

— Думаете, там об этом не знают?

— Там об этом просто не думают.

Двор Козловых был основательно запущен. Оба строения — дом да сарай с пристроенной когда-то верандой — нуждались в капитальном ремонте. Хозяйка наклонилась, достала из-под резинового коврика ключ, оставлять который уже было не для кого, разве чтобы не носить с собою и ненароком не потерять.

— Они мне надоели своими дурацкими вопросами, — доверительно сказала она Евгению. — Рылись в вещах Павла, которые я храню с его детских лет. Как будто не его, а он убил кого-то.

— Что хоть искали-то?

— Ничего конкретного.

Они вошли в дом. Евгений помог ей снять пальто, повесил свою куртку на гвоздь в прихожей и прошел в комнату.

Фотографии выпускных классов разных лет, развешанные на стенах, красноречиво говорили о профессии хозяйки. Уголок большого портрета Павла рядом с замершими часами отсекала траурная ленточка. Оба подоконника были заставлены горшками с геранью, алоэ, кактусами и прочей растительностью. Занавески на окнах, скатерть на столе, накрахмаленные салфетки на допотопном телевизоре «Электрон» и этажерке пахли свежестью, чистотой, но уюта не создавали — в доме чувствовалась пустота.