Джек Хиггинс - Ночной рейс

– Не стоит спешить. Увидимся на молу в восемь.

– До встречи.

Американец стал проталкиваться сквозь толпу, а Гарри сунул деньги в карман брюк, заказал большую порцию рома и закурил. В этот момент раздался грохот барабана, и танцплощадка сразу опустела. В зале воцарился полумрак, пятно света падало только на арку позади музыкантов.

Когда Мария Сэлас, в черных кожаных брюках для верховой езды, белой шелковой блузке, завязанной узлом на талии, и черной испанской шляпе, сдвинутой набок так, что лицо оставалось в тени, появилась из-за занавеса, по залу пронесся вздох, будто у всех разом перехватило дыхание.

– Так ведь и оплата высока.

– Ладно, рассказывай. Пять лет тюрьмы. Побережье кишмя кишит военными катерами, особенно после кубинского кризиса. А кстати, тебя-то почему это интересует? Ты же зарабатываешь деньги другими способами.

– Считай, что у меня особая симпатия к беженцам. После войны я несколько лет и сам находился в таком положении, – улыбнулся Винер. – Подумай, Гарри. Предложение пока остается в силе.

Мэннинг допил свой бокал и поднялся:

– Спасибо, конечно, но дела у меня еще не так плохи. Пока.

Выйдя из комнаты, он прошел через казино в бар. Здесь на секунду задержался, а потом пересек фойе и поднялся по лестнице на второй этаж.

Здесь властвовала тишина. Мэннинг шел по широкому, устланному ковром коридору. Где-то засмеялась женщина, но звук ее голоса казался удивительно далеким. Музыка, игравшая внизу, доносилась сюда словно из другого мира.

Он открыл дверь номера в конце коридора. Внутри царил полумрак. Свет шел только от лампы под абажуром, стоящей в центре комнаты на маленьком столике.

Она сидела в старом плетеном кресле, плотно завернувшись в халат, защищавший ее от ночной прохлады.

– Привет, Гарри! – тихо сказала Мария.

Мэннинг протянул ей сигарету. Она наклонилась к спичке, которую он прикрыл ладонью, пламя высветило черты ее лица и глаза, казавшиеся темными колодцами.

– Как прошел день?

– Не хуже, чем обычно. Жизнь прекрасна, главное – не сдаваться.

Мэннинг не сумел скрыть свою горечь. Мария покачала головой.

– Так не может больше продолжаться, Гарри. Нельзя все время оплакивать свое прошлое. Да, в Гаване ты имел процветающую фирму. Она потеряна. Лучше принять все как есть, чем изо дня в день надеяться, что каким-то чудом она к тебе вернется.

– Мне помощь не нужна. На жизнь я зарабатываю.

– Едва-едва. – В голосе Марии появились гневные нотки. – Разве это жизнь для такого человека, как ты? В Гаване ты начал с нуля. Почему бы не попробовать снова?

– Наверное, я устал, – ответил Мэннинг. – Не забывай: сейчас я на пятнадцать лет старше. Мы только что разговаривали с Винером. Он хочет, чтобы я перевозил беженцев во Флориду. Короткий ночной рейс, сделал дело – и никаких вопросов.

– Но ты же не согласился? – Мария тревожно подалась вперед.

– Не беспокойся. У меня хватило здравого смысла. – Он вытащил из кармана рубашки конверт и бросил его на колени Марии. – Письмо от твоей матери.

Охнув от неожиданности, Мария вскочила и побежала в спальню. Мэннинг наблюдал, как она лихорадочно вскрывала конверт, и, поднеся его к лампе, углубилась в чтение. Потом он отвернулся, вышел на балкон и оперся на поручень.

Через некоторое время к нему подошла Мария и встала рядом.

– Как там Санчес?

– По-моему, он в хорошей форме.

– Что он сказал?

Мэннинг старался уловить выражение ее глаз, но лицо Марии было в тени.

– Санчес сказал только, что двоих ваших людей убили в Гондурасе на прошлой неделе. И велел передать, чтобы ты была осторожной. И что у Кастро длинные руки.

– Значит, ему и надо быть осторожным, – просто рассудила Мария. – А то останется без рук.

– Ты впуталась в какую-то историю, Мария? – нахмурился Мэннинг. – Я должен знать, что происходит.

– Нет никаких причин для беспокойства, Гарри, – улыбнулась она. – Совершенно никаких.

Мария стояла так близко, что их плечи соприкасались, стоило ей слегка пошевелиться.

От ветра вода рябила, и над гаванью стелился легкий туман. На душе у Мэннинга стало легче, хотя тревога, таившаяся где-то в глубине сознания, не покидала его сейчас – рядом с Марией он был счастлив и неудовлетворен одновременно. День прошел паршиво, и прошлое без труда ожило в его памяти. Мэннинг вздохнул и выпрямился.

– О чем думаешь? – Мария смотрела на него, ее лицо в темноте казалось бледным пятном.

– О жизни! Ни в чем нельзя быть уверенным. Совершенно ни в чем.