Олег Приходько - Личный убийца

— Я допускаю.

— У вас есть основания?

— Есть установленный факт смерти вашей жены. И заключение патологоанатома. Смерть наступила в результате проникающего ранения в область головы. Если мы докажем…

— Кто это «мы»? — Настойчивый взгляд в глаза с резко сузившимися зрачками, обрывание чужой речи, отклон головы назад: враждебность.

— Я имею в виду следствие, — вежливо пояснил Кокорин. — Я же не один работаю над этим делом, есть баллисты и химики, трассологи и прочие специалисты. Пока в полной мере свою работу сделали только медики.

— И что, они считают, что это могло быть убийство?

Кокорин покачал головой:

— Они ничего не считают, они только дают заключение.

— Значит, вы так считаете?

Магнитофон отключился, пауза затянулась. Богданович взял сигарету и прикурил, воспользовавшись своей зажигалкой. Кокорин открыл фрамугу, посмотрел на улицу и вернулся за стол.

— Леонтий Борисович, а вы ведь сталкиваетесь со следствием не впервые, да? — побарабанив пальцами по столу, перелистнул досье.

— Зачем спрашивать о том, что вы прекрасно знаете, — недовольно сказал Богданович.

Струя дыма ушла в потолок.

— Ну, не так уж прекрасно.

— Вы хотели меня спросить о другом?

— Если я стану спрашивать вас о том, что мне хочется, то вы уйдете отсюда ровно через минуту. Но есть еще длинный перечень вопросов, которые мне необходимо выяснить. Очень длинный, Леонтий Борисович. Боюсь даже, что мы сегодня не уложимся. Поэтому давайте приступим. Итак, вопрос первый: привлекались ли вы ранее к суду?

— Привлекался к суду. Отбывал наказание по сто семнадцатой, части первой.

Кокорин удивленно приподнял брови:

— Да?.. В какое время?

— С восемьдесят седьмого по девяносто второй.

— Не знал. У меня вот тут на бумажке написано, что в это время вы служили в четыреста пятьдесят шестом управлении в Ленинске.

Богданович торопливо докурил и уселся, скрестив лодыжки, но отвечать не спешил, глядел в никуда, не желая «топить» себя обилием невостребованных слов («Вам надо, вы и доказывайте»).

— Я свое отсидел! — ухватившись за подлокотники, вдруг подался всем корпусом вперед. — Мне что же, всю жизнь людей сторониться или кричать на всех углах, по какой статье да за что?!

Кокорин, сдерживая усмешку, положил руки перед собой и, глядя на него, отчетливо произнес:

— Довожу до вашего сведения, что заведомо ложное показание наказывается лишением свободы на срок до одного года или исправительными работами на тот же срок, согласно статье сто восемьдесят первой Уголовного кодекса.

— Знакомо, — сник Богданович. Лоб его заблестел. — Но вы же понимаете, почему я не указал факта привлечения к суду в управлении кадров?

— Понимаю. Четыреста пятьдесят шестое управление в Ленинске находится в подчинении Главного управления военной торговли, кажется? И вы решили, что этот факт ни у кого не вызовет сомнения. К тому же райпищеторг на Саянской не станет связываться с «Океаном» в Строгине, где вы указали, что привлекались за нарушение правил торговли. Так?

— Так.

— Тогда я спрашиваю вас еще раз: за какое преступление и по какой статье вы были привлечены к суду в одна тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году?

— За изнасилование, — приглушенным голосом признался Богданович и расстегнул воротничок. — По статье сто семнадцатой…

— Часть?..

— Вторая.

— А вы говорили — первая, — кивнул Кокорин. — Существенная разница. Кто ходатайствовал о пересмотре дела?

— Адвокат Рознер.

— Семен Давидович? Это дорогой адвокат, насколько мне известно.

— Не дороже, чем два года свободы. — Богданович вздохнул, скептически скривил рот. — Я не понимаю, какое отношение имеет мое прошлое к смерти моей жены!

— Я тоже.

— Что «тоже»?

— Тоже не понимаю. Но хочу понять. — Кокорин был само спокойствие. Ответ Богдановича на вопрос о судимости показал, что на искренность и правдивость его рассчитывать не приходится. Следователь заправил в машинку лист бумаги. — Кое-что мне известно достоверно, Леонтий Борисович. Из безотносительных истин. Еще раз соврете — предъявлю обвинение за дачу заведомо ложных показаний.

Богданович покраснел, потер о колени вспотевшие ладони, не столько мучаясь стыдом, сколько стараясь скрыть гнев.

— За кого вы меня принимаете? — не сумел-таки промолчать.

— Разве я вам не сказал? За обвиняемого в преступлении, предусмотренном статьей двести восемнадцать, и свидетеля по делу, возбужденному по установленному факту смерти Богданович Киры Михайловны.