Олег Приходько - Личный убийца

— Почему, не рассказывал?

— Так, вскользь. Насколько я понял, не верил в перспективы. Много блатных, мало вакансий — как везде. Да и бабки тоже — стипендии не хватало, помощи ждать не от кого. У сестры квартирка тесная, двое детей, да и с мужем они не ладили. В общем, как говорил поэт, «любовная лодка разбилась о быт».

У Евгения были другие представления о способах достижения цели. Стоило ли поступать в институт, если не готов к таким трудностям? Носили ведь драные портки, разгружали свиные туши на Сортировочной по ночам. Тем более — оператор! Подрабатывал бы себе в тех же «Подробностях».

— А жена? У него была жена, как мне известно.

— Жена Инга. Красивая женщина. Фотомодель. Она в основном и зарабатывала. Кстати, это Фрол ее открыл и делал с нее первые фотографии. Потом она ушла к мастерам, стала сниматься для западных журналов, много получала. Платила за квартиру, кормила его, он очень комплексовал по этому поводу. Мужик все-таки…

Это уже было ближе, хотя и здесь представления Столетника были в корне другими.

— Он пил?

Эдик пожал плечами:

— Ну, пил. Как все. Мог прилично набраться, но алкоголиком не был. Во всяком случае, по его вине срывов не было.

— Ладно, Эдик, посмотрел Евгений на часы, — насчет понедельника я все понял: они с Рудинской приехали из Нагатина навеселе, привезли материалы. Он принес тебе пленку, она написала репортаж. И они уехали, так?

— Да.

— Что было в среду? Во сколько здесь появился Неледин?

Эдик задумался. В целом и тон детектива, и его собственное двусмысленное положение, как будто он был штатным информатором или дал согласие стучать на Фрола, ему не нравились. Но детектив мотивировал свой интерес желанием помочь Рудинской. Нинка была компанейской бабой, не раз приходила в лабораторию покурить или попить пивка с похмелья — подальше от посторонних глаз. Ее Наумов жалел.

— Он появился в час.

— Точно?

— Абсолютно. Спросил: «Ты еще не на обеде?» А я заработался и прозевал обеденный перерыв. Да я бы вообще никуда не пошел, у меня с собой гамбургер был и кофе в термосе. А он говорит: «Давай, иди, все уже побежали. Пока ты будешь обедать, я тут кое-что проявлю». Я ему говорю: не положено, мол… Ну, вроде бы в шутку…

— А что, действительно не положено?

— Да нет, не то чтобы… Начальник фотоцеха ругается, если фотокоры печатают снимки не по заданию редакции. Хозрасчет, понимаете? Мы регистрируем, редакция платит.

— Ясно, давай дальше!

— А что дальше? Я пошел пообедал, он тут что-то делал. В смысле, пленку проявлял.

— Откуда ты знаешь, что он проявлял пленку?

— Он мне сказал, что должен проявить пленку. Срочно. Когда я пришел, он укладывал в сумку аппаратуру и кассеты. Да я уже все сто раз следователю рассказывал: не заметил я, сколько кассет было, что там еще…

— А я тебя об этом не спрашиваю, — улыбнулся Столетник.

— Тогда все. — Наумов встал, запахнул полы грязного, с оторванной нижней пуговицей халата. — Да, да!.. Я заметил, что он был каким-то растерянным и даже вроде побледнел. Не смотрел на меня, рылся в сумке… Я еще спросил: «Ты, часом, не заболел, Фрол?» Он, кажется, ничего не сказал, вышел…

— Заметил когда? Когда он вошел или когда ты вернулся?

— Нет, когда я вернулся. Вошел-то он энергично, меня отправил на обед, стал тут хозяйничать. А потом его как будто подменили. Еще у него были мокрые туфли… нет, кроссовки на нем были, кажется… да. И джинсы тоже мокрые внизу. Я еще подумал, где он так успел-то ноги промочить, но спросить не удалось, он собрал вещи и молча вышел.

— И в тот день ты его больше не видел?

— Почему? Видел, мы же на дне рождения Палехиной гуляли. Ей сорок пять двадцать второго стукнуло. Да там почти все наши были. Только я рано ушел — в шесть часов, мне домой нужно было. Фрол с Хижняком Стасом вернулся, он мне еще пленку отдал с выставки медтехники, но я ее проявлял назавтра. Как раз в редакцию следователь из милиции приходил, смотрел пленку, фотографии… Вроде как вы сейчас.

Евгений отложил пленку, просмотренную уже дважды, взял со стола газеты.

— Спасибо, — протянул лаборанту руку, — ты мне очень помог.

Ближе к обеду он повидался с Палехиной. Людмила Сергеевна рассказала, что видела, как в понедельник Фрол и Нина садились в такси, а в среду он появился один.

— Какой-то заполошенный, будто сам не свой, представляете? — говорила она с придыханием, глядя на Евгения выпученными, да еще увеличенными линзами очков глазами.

Из всего, что рассказала о Неледине эта словоохотливая женщина, Евгений понял три вещи: что фотокор был в редакции одиозной фигурой, что он уезжал с Ниной в понедельник, а вернулся в среду без нее, и то, что Наумов не соврал: после обеда, в два часа, Неледин был «заполошенный, будто сам не свой».