Джек Хиггинс - За час до полуночи

Раздался одиночный выстрел, видимо прикончивший кого-то. Я продолжал лежать, ощущая, как боль разгорается в плече, и думая о страшном обмане Бёрка. Нет, не об обмане – он предал меня, и уже давно. И моя голова судорожно заработала: как расквитаться с ним? Я анализировал и отбрасывал вариант за вариантом, временами делая глоток бренди, и выжидал.

Ждать – самое трудное искусство для солдата и самое спасительное, если он действительно стремится выжить. Однажды в Касаи нас с Бёрком и еще четверых шквальный огонь загнал в трехфутовый окоп, где мы сидели скрючившись, потому что пространство над нашими головами простреливалось из тяжелого пулемета. Бёрк сказал, чтобы мы затаились и не высовывались, поскольку любая попытка вырваться отсюда – безумие. Но люди не выдерживали напряжения, обманутые затишьем, один за другим они пытались уйти, и каждый раз их косил пулеметный огонь. Просидев пять часов в окопе до наступления темноты, мы с Бёрком уползли оттуда целыми и невредимыми.

Плечо саднило, но кровь перестала течь из раны, вероятно остановленная промыванием в холодной воде ручья. Пулевое отверстие затянулось двумя окровавленными складками с рваными краями. Как я определил, осторожно ощупав плечо пальцами левой руки, пуля, слава Богу, прошла на вылет. Края выходного отверстия также вроде бы сомкнулись, хотя я потерял какое-то количество крови, необходимость в срочной перевязке отпала.

Подождав час, я стал осторожно пробираться от дерева к дереву вверх к перекату. Стоя в зарослях, я некоторое время рассматривал хижину и дымок, поднимавшийся от догоравшего костра. Похоже, ни одной живой души здесь не осталось.

Справа от меня колыхнулись ветки кустов, и я пригнулся к земле. На поляну вышел осел. Хрипло прокричал коршун, камнем спикировав на траву, и опять взмыл вверх. В следующий заход он уселся на крыше хижины, чего никогда бы не сделал, будь поблизости люди.

Это придало мне уверенности. Я выпрямился и осторожно выступил из зарослей. Когда я приблизился к хижине, коршун взлетел, уступив мертвецов мне.

Первым, на кого я наткнулся, оказался Легран. Без камуфляжного костюма я едва смог опознать его. Чтобы не вызывать подозрений у полиции, они предусмотрительно раздели его.

Серафино и трое его друзей лежали рядом, так что их широко раздвинутые ноги соприкасались. На лице у Серафино застыл дикий оскал. На месте рта зиял черный провал с выбитыми зубами, и я насчитал в нем семь или восемь пулевых отверстий. Примерно так же выглядели остальные трупы. Только Джо Рикко явно пытался убежать, и его расстреляли в спину.

Мне все стало ясно. Девушка разгадала уловку: Хоффер решил, что она должна умереть, и поручил расправиться с ней Бёрку. Теперь он пойдет в полицию, расскажет о похищении и о том, как безуспешно пытался выкупить ее. Полицейским придется начать розыск. Как и прежде, они прочешут местность без всякой надежды схватить Серафино. Однако на сей раз их будет ждать сюрприз: они найдут эту лавку мясника и решат, как и предсказывала Джоанна, что здесь произошла разборка между враждующими бандами.

В Кафедральном соборе в Палермо зажгут свечи, друзья Хоффера придут выразить ему соболезнование, а он, утирая слезу одной рукой, другой спокойно подпишет бумаги о вступлении в права наследования двух с половиной миллионов.

Девушка лежала поодаль на боку, подогнув ноги. Когда я повернул ее на спину, горло у меня перехватило. Ее лицо представляло сплошную кровавую маску, на которую уже садились мухи. Я видел смерть в разных отвратительных обличьях, но все же отпрянул, почувствовав тошноту. Кошмар, происшедший на моих глазах с этим юным созданием, потряс меня.

Я подумал о вероломстве Бёрка, о подлости, с которой он обманул меня, сговорившись с Джейгером и несчастным стареющим Леграном, вероятно пообещав им гораздо больше того, что предложил мне. Разыграли небольшой спектакль, только и всего. В груди моей что-то оборвалось, и я вдруг услышал, как проклинаю его громким голосом, обратив лицо к небу и дрожа от ярости.

Бешеная ненависть клокотала в моем сердце. Я окончательно стал сицилийцем. Так же и я буду пить кровь убийцы твоего. Мой голос повторял древнее проклятие вслух, а рука коснулась ее лица, и кровь окрасила мне пальцы. Я поднес их ко рту. В этот момент она издала тихий стон и пошевелилась.

Любой на их месте посчитал бы ее мертвой, настолько ужасен был ее вид. Девушку спасло обилие крови, вытекшей из раны и залившей все лицо, превратив его в отвратительную смертельную маску.