Любовь Рябикина - У каждого свой путь

— Снова отличилась… Кой черт тебя на вокзал понес?

Она твердо взглянула в лицо начальника:

— Тревога позвала. Вы можете ругать меня сколько хотите, но я должна была убедиться, что с Колюней все в порядке. Он должен попрощаться…

Евгений Владиславович открыл дверь и пропустил ее вперед:

— Та-а-ак! Тревогу за него ты почуяла, а что же ты тогда тревогу за себя не чуешь? Когда стреляли в окно…

Степанова улыбнулась, чуть обернувшись и глядя в серо-голубые глаза генерала:

— Чего бояться, когда стекло пуленепробиваемое! Я обнаружила в первый день. Отсвет голубоватый, если сбоку смотреть. Вы побеспокоились. Видела, как мужики, прячась, гранату с моих дверей снимали и делали вид, что замок заклинило. Я все вижу, просто не говорю. Пока у меня есть такие друзья, как вы и они, мне ничего не грозит. Чувствам своим я привыкла доверять, вы уж простите. Не могла я Горева бросить, не могла…

Бредин положил руку ей на плечо:

— Вот за это я тебя и люблю. Ты всегда придешь на помощь, даже врагу, если он в чужую ловушку попал… Ты считаешь, что этот враг только твой и другие на него прав не имеют… — Степанова побледнела и качнулась в сторону. В памяти всплыло: «…другие любить тебя не имели права…». Генерал схватил ее за предплечье. Торопливо спросил: — Что с тобой? Врача вызвать?

Она резко остановилась. Словно во сне, прошептала:

— Не надо. Господи, как же все соединено друг с другом…

Генерал ошеломленно сказал, глядя в ее немигающие глаза:

— О чем ты, Марина?

Она смотрела на него спокойно и отрешенно. Глухо сказала:

— О жизни… У каждого свой путь, но однажды две дорожки сливаются в одну и так постоянно…

До самого генеральского кабинета она шла, словно под гипнозом. Бредин молчал. Шел рядом, время от времени глядя в неподвижное лицо подчиненной. Он чувствовал, что что-то случилось с ней, но не мог понять — что, а спрашивать не решался, понимая, что Марина сама должна вначале разобраться в себе. Бутримов и Оленин шли следом и переглядывались. Для них состояние женщины тоже было загадкой, хотя они считали, что знают ее достаточно хорошо.

Подробно рассказав все, что произошло на железнодорожной платформе военным следователям и закончив дела в управлении, Марина соединилась со Швецом. Тот устало ответил:

— Осточертело мне по городу мотаться! Голова под париком взмокла. Парни все из продуктов купили и даже сверх того. Марина, где ты?

— В управлении. Можете возвращаться в квартиру. Мы скоро будем.

Втроем спустились в метро. Причем на Марину все оборачивались. Слишком уж необычно выглядела дама в шляпе и дорогом костюме в спешащей толпе. Да и ее атлетически сложенный спутник привлекал внимание. Выбрались на поверхность. До дома оставался какой-то квартал. Степанова вздохнула:

— Нас наверняка «пасут». Сделаем так…

В первый подъезд дома вошло трое людей. Бутримов ткнул красной книжечкой разведуправления в нос консьержки и жестко сказал:

— Чердак откройте! Их пропустите на крышу и заперете, как было. Я спущусь с вами назад. Если проболтаетесь кому, век вам придется дожить в тюрьме! Ясно объяснил?

Пожилая женщина побледнела:

— Все сделаю, как вы приказали. Клянусь, что никто не узнает!

Володя спустился вниз, вместе с перепуганной женщиной. Еще раз предупредил и вышел из подъезда. Сделал вид, что делает пробежку, неторопливым бегом добрался до третьего подъезда и заскочил внутрь. Поднявшись на последний этаж, без труда отпер отмычкой замок и впустил Марину и Оленина. Облегченно вздохнув, спустились в квартиру.

Горев ехал в плацкартном вагоне. Он был полностью забит пассажирами. Многочисленные торговцы везли товар, закупленный на рынках в Москве, что бы перепродать его и получить прибыль. Огромные клетчатые сумки из полиамида свисали с багажных полок, стояли под столиками. Шум и гомон царил вокруг, временами нарушаемый громким детским плачем. Поезд тронулся. На столиках появилась немудреная снедь: куски вареной и копченой колбасы, сыр, хлеб, яйца. Кто-то предпочитал молоко, кефир или газировку, но большинство выставляло водку или пиво.

В купе Николая ехали два мужика и женщина. Мужики были солидными, в костюмах, несмотря на жару, в галстуках и очках. Они переговаривались между собой короткими репликами. Чувствовалось, что в дорогу их толкнуло общее дело. Покосившись на крепкого красивого Горева, молча выложили на стол еду: жареную курицу, тепличные помидоры и огурцы, финский сервелат, два пакета кефира. Быстро поели и попрятали остатки в портфели. Дождавшись проводницы, потребовали чай. Торопливо попили и устроились на полках. Они не обращали внимания на Николая и даже не поздоровались, но ему было все равно.