Петр Катериничев - Банкир

Альбер нажал «ввод».

Система «выстрелила» зашифрованный, сжатый до микросекунды сигнал в ясное ночное небо.

Ночное небо было ясным и чистым. Девушка отомкнула немудреный замок-защелку, распахнула дверь:

— Заходи…

— Лэдиз ферст, — поклонился я, по моему разумению, достаточно галантно.

— Ну да… Я читала в какой-то умной книжке: сей ненашенский обычай народился где-то во глубине веков, когда в темную пещеру или еще куда похуже первой запускали женщину — как наименее ценного члена родового коллектива…

Сожрет ее, скажем, медведь или тигр саблезубый — значит, так тому и быть, мужчины от этой напасти поопасутся, а потери — потери спишут… — Лена прошла, зажгла свет, обернулась:

— Ну как, похожа я на «новую жертву» «новых русских» в этаких декорациях?

Декорации вполне. Вообще — декоративность стала вторым, если уже не первым, стилем жизни, в теперешних сериалах — этакое «упрощение к пониманию», как в былых — «информация к размышлению».

— Так вот, значит, в каких апартаментах плачут нынче богатые? — Произношу раздумчиво, оглядывая обстановку:

— Красиво, добротно, хорошо!

— Кто бы прибеднялся! Когда у тебя крыша въедет на место, эта халупа тебе халупой и покажется…

— Слушай, я что, действительно похож на богатого?

— Не-а. В том-то и дело, что абсолютно не похож! Но…

— Что — но?..

— Такое впечатление, что ты так привык к деньгам, что давно разучился их замечать, не то что считать…

— Вот чего еще не было за наше романтическое знакомство, так это денег у меня в руках. Да и у тебя тоже.

— То-то и оно. Ты не заметил, что ни разу не упомянул о деньгах? Это в наше-то полное бурной криминально-финансовой романтики времечко?.. Как констатировала одноименная программка: как только я начинаю соображать, что происходит, так совершенно перестаю понимать, что делается…

— Как же? А рулетка? А банк?

— Вот-вот. Для тебя деньги — не средство купить что-то, как для нормальных людей, для тебя это… Кстати — что?

Деньги… С чем у меня ассоциируется слово «деньги»?.. Закрываю на мгновение глаза — и вижу двадцаточку, двадцать копеек, солидный такой кружочек… На него можно было купить «язычок», кофе и коржик… Столько я получал от мамы на завтрак, когда учился в школе… Что еще? Еще можно — пломбир и на копейку хлобыстнуть махом стакан газировки, чтоб в носу защипало… И это — все! Больше у меня нет никаких ассоциаций… Абсолютно!

Нет, я прекрасно понимаю, что теперь нет никаких копеек, что сотня — это где-то десять баксов, что на стодолларовой бумажке изображен президент Франклин, а на полтиннике — Грант… Никаких иных воспоминаний или тем более сильных чувств при слове «деньги» я не испытываю! Или — девчонка права, и последние годы я прожил при коммунизме, или… Или я вспоминаю только то, что хочу вспоминать?

Вернее — что должен?.. Тогда — что не должен?.. И — почему? Почему я чего-то не должен вспомнить?

— Деньги — это деньги, — изрекаю глубокомысленно.

— Грамотное утверждение. А война — это… война. Так?

— Не вполне. В России деньги и раньше стоили немного, а теперь…

— Как же.

— А вот так. Если нет власти, деньги — труха.

— И в Америке?

— Так не в Америке живем…

— А все-таки?..

— Штаты — страна «длинного поводка». Там каждый чувствует себя «свободным» как раз до той поры, пока на длину этого поводка не отойдет…

— И что это за поводок? Законы?

— Кредиты. Живешь, учишься, вырастаешь. Как только получаешь постоянную работу — вот тебе и все на блюдечке с голубой каемочкой: дом, машина, обстановка… За все — отрабатывать лет двадцать пять. А потому — никому от тебя никакой головной боли: куда денешься с подводной лодки?..

— Да?.. А чего здесь плохого? И по фильмам они — жизнерадостные…

— Думаю, разные они…

— Но при больших-то деньгах человек там свободен?

— При больших — вполне. Если у закона к нему нет претензий.

— Значит — как у нас.

— Вот уж вряд ли… У нас претензии не от закона, а от властей. Не путай луну и яичницу…

— Ну да… Как там в «Свадьбе в Малиновке»? Опять власть меняется… А она у нас текучая какая-то… Меняется уже почти десять лет, и так и не поймешь — то ли есть сама эта власть, то ли нет…

— Американцы уже двести лет живут экономическим сообществом. Мы — политическим. С выраженной царской властью, милостью и волей. А потому подвязать нас властью чисто экономической просто невозможно.

— С властью, с милостью, волей, — грустно, будто во сне, повторяет девушка. — Или — неволей. Да и — как люди говорят… До Бога — высоко, до царя — далеко… И — жалует царь, да не жалует псарь…