Петр Катериничев - Игра теней

Адмирал удовлетворенно кивнул: спины обоих сошлись кровью, нарезанные осколки пуль прошили парней навылет.

Макбейн вернулся. «Москвичек» стоял на том же месте. Водитель что-то говорил в портативную рацию. Закончил разговор. Американец быстро прошел вдоль дома появился у машины и резко дернул дверцу на себя. Реакция водителя оказалась скверной — за такую работу Мак Сотрудника бы просто уволил! Вместо того чтобы отреагировать на внештатную ситуацию и ввязаться в рукопашку, водитель что-то замямлил, нащупывая пистолет на сиденье рядом. Удар — голова водителя дернулась;

Макбейн рывком вытащил его из-за руля и бросил за кусты сирени. Завел мотор и стал ждать…

Двое быстро спускались по лестнице. Первый шел впереди, держа наготове миниатюрный «бизон». Другой вытащил из брезентовки метровую трубу — «РПО».

Спустились на четыре этажа.

— Двенадцатый, — констатировал первый.

— Пошли…

Первый распахнул дверь. Густая очередь из такого же «бизона» с глушителем просто смела обоих парней. Стрелявший успел сделать шаг вперед и подхватить выпавший гранатомет: упади эта железка на пол — шуму бы было…

Двое «ремонтников» вошли в подъезд. Какой-то коренастый мужичок безуспешно нажимал кнопку лифта и чертыхался. «Ремонтники» двинули на лестницу. Задний упал сразу — удар в затылок был жесток — и ткнулся лицом в ступеньки. Второй успел поднять глаза на сухого лысого мужичка в кургузом пиджачке — и рухнул рядом, пропустив молниеносный удар в висок.

Лысый с коренастым обезоружили «ремонтников», развели дверцы лифта и забросили в кабину парней.

— Сосунки, — сплюнул лысый.

— Оклемаются — наука будет.

— Таким науки — нипочем.

— Не скажи. Жизнь такая: или ученый, или мертвый.

Две бабульки с бидонами в руках вошли в подъезд. Двое мужчин безуспешно нажимали кнопочку…

— Не работает?

— Не…

— Вот ведь издевательство над народом устроили! То воды нет, то лифт не работает! Когда ж порядок-то будет?

— Скоро, мать, скоро.

— Хорошо бы уже… Только чтоб не такой, как при Мишке…

— Не… Будет — железный.

Двое «ремонтников» с крыши заскользили вниз на металлических тросах, отталкиваясь каучуковыми подошвами высоких шнурованных ботинок. Пятнадцатый, четырнадцатый, тринадцатый…

Тринадцатый оказался для них несчастливым. Совсем. Два ствола смотрели ребятам в животы, а пожилой кургузый дядька, добродушно улыбаясь, приставил указательный палец к губам и прошептал: «Тсы-ы-ы…»

Потом притянул к себе тросы, отобрал автоматы, еще раз палец к губам: «И — тихо…»

Одинокий телеремонтник замер на краю крыши, пытаясь понять причину задержки. Он заглядывал вниз: ребята зависли на уровне тринадцатого этажа и дальше двигаться, похоже, не собирались. Он взял мини-рацию, чтобы доложить о внештатной ситуации Первому, и тут заметил тень, уже с полминуты маячившую рядом. Стараясь не показать виду, медленно потянулся за пояс, к пистолету…

— А вот этого, малыш, не надо… Совсем не надо… Это До Бога далеко, до земли — бли-и-изко… Зачем спешить?..

Парень скосил глаза и заметил черный зрачок глушителя.

Мужчина докурил сигарету.

— Все чисто, — доложил вошедший.

Мужчина встал, мельком глянул на болтающихся за окном незадачливых штурмовиков…

— Не нравится мне все это… Говно это, а не фээсэшный спецназ… — продолжил вошедший.

— У всех сейчас трудности, — пожал плечами мужчина. — За неимением гербовой пишут на простой…

В сопровождении двоих он вышел из квартиры, спустился на этаж и подошел к двери Олега Дронова.

Взрыв меня удивил. Он не вписывался ни в какие схемы спецопераций. Или просто в этом «скворечнике» живет «папа» местной «Коза ностры», и ребятишки-ремонтники затеяли с ним разборку. Или — наоборот. Чушь.

Судя по всему, вид у меня озадаченный. Прошло уже минут пять, а никто так и не появился. Ни с гранатометом, ни без. Не сказать, что это меня сильно огорчило…

Но вид у меня действительно сильно озадаченный.

— Ну что скажешь, стратег? — хмыкает Лека.

— Похоже, из нас делают козликов отпущения… В хорошем смысле этого слова.

— А что в нем хорошего?

— У древних евреев существовал такой обычай: в день грехоотпущения одного козла приносили в жертву, другого — изгоняли в пустыню после того, как первосвященник или каждый из народа прикоснется к нему и как бы возложит на него совершенные прегрешения. Как говорится — ничего, что зеленый, зато живой!