Петр Катериничев - Любовь и доблесть

– Ты постарел, Сашка.

– Да, Олег. Но не ссучился. Помни об этом.

– Буду.

Данилов нажал клавишу отбоя и отключил телефон. Голова была мутной, тяжелой. Олег словно физически ощущал ее: огромной, как баскетбольный мяч, и такой же резиновой. Пришла шалая мысль: если стукнуть себя хорошенько по лбу, он лишь упруго прогнется и оранжевая голова станет бестолково скакать по плечам.

Данилов усмехнулся. Придет же дурь в трезвую голову! Где заблудилась Даша с кофе? А что, если... Оглянувшись по сторонам, Олег стукнул себя тыльной частью ладони по темечку, нахмурился, потер ушибленное место. Нет, голова не резиновая. Хоть с этим разобрались.

Данилов подошел к оконцу. Оно выходило на внутренний дворик купеческого дома. Угол у забора плотно зарос вольными лопухами, там же приютилась чахлая крапива. Солнышко нежило котенка, устроившегося на свежей сосновой лавочке, а вновь разбитая клумба у окошка была заботливо ухожена и украшена величественными георгинами, благородными ирисами, россыпью синих, сиреневых, алых цветов, каким Данилов и названия не знал. Наверное, здесь поселился сторож при компьютерном клубе. Не спасается, не ищет в блеске отточенных камней бессмертия, не жаждет власти... Живет.

Хотя... Чужая жизнь часто кажется раем, да и то в такой вот погожий день.

А за окошком может таиться и тоскливое, как слякоть, одиночество, и уголья прогоревших амбиций, припорошенные едкой солью зависти, и грусть о непрожитом... Всяко бывает.

Да и не о том он теперь думает. А о чем нужно? О покойном Грифе? Или о Зуброве? Возникло ощущение, что они с Дашей стоят под невидимой тонной скалой, удерживаемой стальным тросом, но некто примостился уже и пилит этот трос каленой ножовочкой, пилит методично и монотонно. Ох как муторно! И как непросто идти к победе, не зная врага! Впрочем, знание есть заблуждение. «Все мы отчасти знаем и отчасти пророчествуем...»

Так кто же работает против Головина, используя и Данилова, и Дашу жертвенными пешками? И почему сам Папа Рамзес еще не вычислил наглеца? Всей полнотой информации обладает только он один. Ему бы и карты в руки: банкуй – не хочу.

Олигарха связали пропажей дочери. Кто? Зачем, зачем, зачем?! Это вечное «зачем»! Должен же наш полудержавный властелин был прочесть у Макиавелли о том, что рядом с властителем должен стоять друг. Но еще ближе – враг. Кто-то очень близкий стоит рядом и играет рисково и азартно. Что это? Своя игра? Вряд ли Головин допустил близко к себе человека или людей, способных на «свою игру», но... И на старуху бывает проруха, а что варится в мозгах целеустремленного математика Головина?.. Схемы. Теории. Просто, чтобы стать очень богатым, он заменил цифры, которыми игрался, на денежные знаки. И исчисляет теперь не геометрические прогрессии, а финансовые потоки. В тех же прогрессиях. Головин – теоретик, а при нем есть практик!

– Я победила! Ты и не представляешь, как это увлекательно! – В руке у Даши дымилась чашка кофе. Она поставила его на столик перед Олегом. – Решила тебе пока не мешать, ведь ты же хотел подумать; рыжий предложил сыграть в «стратегию», ну мы и начали... Я подобные игры знаю, включилась быстро, и что оказалось? Рыжий только в компьютерах мастак, а вот просчитать даже знакомую игру он не может! Они же все однотипны! Я просчитала и – выиграла!

– Просчитала?

– Да! Все стратегии одинаковы: «опасность» в виде врагов появляется только тогда, когда человек заигрался сам с собой. Я предположила, при каком количестве моих фигурок – войск, городов, ремесленников – будут появляться противники. А после двух нападений – стала вычислять и их совокупную силу, и место их появления. Не нужно быть здесь даже гением, нужно просто внимание. Я – победила. Компьютерные мальчики меня дико зауважали: это новая игра, и еще никто из них не победил так быстро. Похвали меня!

– Молодец.

– Ты неискренен и совсем не душевен. – Присмотрелась к Олегу:

– Ты чем-то озадачен, Данилов?

– Немного.

– Кому-то звонил?

– Да. Зуброву.

– И – что?

– Пусто. Не он.

– Не пойму, ты раздосадован или обрадован?

– И то и другое. Приятно, когда человек остался достойным.

– А ты... не ошибаешься?

– В Сашке? Нет. Он бывал зол, нетерпим, жесток, алчен, но никогда – бесчестен. Да и актер из него никакой.

– Иногда нужда заставит – и люди актерствуют мастерски.

– Для этого мир нужно понимать как сцену. А для Сашки мир – большое приключение. По крайней мере, таким он был для него раньше.