Петр Катериничев - Любовь и доблесть

– Да?

Интонационно это переводилось просто: «Какого черта я не выключила телефон?!»

– Алина, это Данилов.

– Если я скажу, что рада тебя слышать, это будет преувеличением.

– Мне нужно тебя увидеть. По делу.

– Свинтус ты, Данилов. Даже «нужно тебя увидеть» вместо «хочу увидеть» – уже противно. А твое «по делу» – вообще оскорбление для любой женщины. Которой ты звонишь э-э-э... в четыре часа ночи.

– Лучше – в пятом часу утра.

– Куда лучше, очаровательный ты наш. Судя по всему, у тебя что-то серьезное?

– Очень. Обещаю тебе эксклюзив. Сенсацию.

– Не поливай сиропом мой прерванный девичий сон, Данилов. Не в Америке живем. Это там за сенсации платят. У нас – меньше знаешь – дольше живешь. Ты далеко?

– В пяти минутах.

– Невежа.

– Это почему?

– Во-первых, потому, что предположил, что я сплю одна. Во-вторых, потому, что не ошибся. В-третьих, потому, что не даешь мне времени «сделать лицо» и набросить на себя что-то приличное. Я, чай, не девочка двадцатилетняя.

– Во всех ты, душечка, нарядах хороша.

– Жду тебя через четверть часа. И не раньше. Не то тебе грозит меня не узнать. Код подъезда помнишь?

– Да.

Через двадцать минут Данилов сидел на прибранной кухне. Алине Ланевской, ведущему обозревателю одного из таблоидов холдинга Бокуна, сорока еще не было, но тридцать уже исполнилось: ее взрослая дочь училась в колледже за рубежом.

Притом Алина выглядела куда моложе своих лет, была эффектной, спортивной и доброжелательной, что редкость среди умных стерв с деловым подходом и жесткой мужской хваткой. Возможно, виною тому обаяние Данилова, но отношения с Олегом у нее установились доверительные, хотя и на грани флирта. За означенную грань ни она, ни он не переходили, и опытом, и чутьем понимая, что уже сложившиеся отношения так можно разрушить, а вот сложатся ли иные – бог весть. За крутоватый нрав, несдерживаемое высокомерие и природное умение держаться просто и естественно Ланевскую среди своих прозывали Маркизой. Подрабатывала Алина и на Москву, и на западные информационные агентства, сливая добытое в первом случае из журналистского куражу, во втором – за твердую валюту.

За десять минут она не только успела прибрать постель и наложить тени .на лицо, но и сварить кофе: аромат напитка плыл по квартире.

– Ты зря наговаривала на себя, барышня. Хороша, как мыльный пузырь!

– Пузырь – это комплимент?!

– Ага. Он упруг, воздушен и переливается радугой.

– Еще они лопаются от натуги.

– Они лопаются из-за тщеславия надувающего. А на самом деле похожи на маленькую Землю: красивую и беззащитную.

– Тебе, Данилов, стихи писать нужно. А не ночами вламываться в дома беззащитных дам.

Алина уселась на тахту, сложив ноги по-турецки; полы халатика разъехались, открыв ноги. Но это вовсе не казалось рискованным кокетством – просто Ланевская «шефствовала» над полудюжиной двадцатилетних юнцов, а потому и заимствовала у нового поколения некоторые манеры, во времена ее юности считавшиеся откровенно вызывающими.

– Кофе великолепный.

– Да и сама я ничего. Ты выглядишь очень усталым, Данилов. И очень молодым. Ты что, влюбился?

– Может быть.

– Это, конечно, сенсация, но вещует мне сердце, не стал бы ты набиваться на кофе в столь ранний поздний час. – Алина посерьезнела. – Положим, то, что ты забросил горящую головешку в наш сухой муравейник, я уже знаю. Положим, то, что сделал ты это по глупости, я догадываюсь. Дошли слухи, что Фока пытался разложить тебя на молекулы и едва не рассыпался сам. Но сейчас, судя по всему, пошли настоящие последствия. Я права? Права. Что случилось, Данилов? Молчишь?

Молодец. Правильно делаешь. Мне вовсе не нужно знать сенсации, за которые отрывают головы. Ты на крючке? Я могу тебе помочь?

– Да.

– Чем?

– Информацией.

– О'кей. Кто тебя интересует?

– Папа Рамзес.

– Головин? Нехило..

– Его окружение. Чада. Домочадцы. Партнеры. Связи с криминальными кругами.

Связи с властью.

– Насыпал жемчугов щедрой дланью.

– Это не все. Агентство «Контекст». Сергей Оттович Гриф. Его связи.

– Теперь все?

– Пока все.

– М-да. Влез ты в совсем непристойные запутки, Данилов, но повествовать тебе от забора и до рассвета я, пожалуй, не буду: память-то девичья. Ящик видишь? – Алина кивнула на включенный «лэптоп». – Вот штудируй и шуруй до умопомрачения. Или, наоборот, до просветления. Потому как лучше, чем этот друг человека и дитя «Майкрософта», я тебе ничего не обскажу. Но – предостерегаю: