Евгений Сухов - Алмазный остров

Ясно. Первым надлежит вскрывать как раз первый замок.

Родионов отложил стетоскоп, достал связку с отмычками и стал подсвечивать себе ручным фонариком. Жужжание динамо-машинки в нем не раздражало, скорее успокаивало. Впрочем, волновался Савелий Николаевич не очень-то. Лишнее это в его профессии, отнимает силы.

Замок, который отпирался ключом, что имелся у управляющего банком, Родионов открыл со второй попытки. Теперь на очереди был второй, с секретным кодом. Правда, первая цифра кода была уже известна, однако необходимо было найти еще три.

В кромешной темноте и прямо-таки какой-то замогильной тишине (вот тут жужжание динамки электрического фонарика явно мешало) Савелий Родионов принялся за расшифровку кода. Первое, что он сделал, – это перевел оставшиеся три рычажка к рискам с цифрой «ноль». Затем надел стетоскоп и приставил его раструб к входному пазу замка. Медленно, совершенно не дыша, Родионов принялся переставлять второй рычажок с риски «ноль» на риску с «единицей», с «единицы» на «двойку»… Едва уловимый щелчок он услышал на последней цифре «девятка». Итак, «сорок девять»…

Третий рычажок скользнул только до «двойки», после чего уши Савелия различили короткий шорох.

«Четыреста девяноста два».

Четвертый рычажок остановился на цифре «восемь».

Все, код найден. «Сорок девять двадцать восемь».

Теперь открыть замок – и все.

Савелий вытер рукавом капельку пота, стекавшую от виска по скуле, и взялся за фонарик. Оглядев отверстие замка, быстро отыскал на связке нужную отмычку, вставил и, резко повернув, отомкнул замок. Было слышно, как разблокированный язык ударился в стенку замочного паза. Савелий потянул за дверцу, и та открылась. Внутри сейфа было три отделения. Два были незапертыми и пустыми, а в третьем, которое Родионов без труда открыл специальным крючочком из заветного саквояжа, лежала шкатулка. Савелий взял ее и, подсвечивая себе электрическим фонариком, открыл. На дне шкатулки, обитой бархатом, лежала щепоть алмазов, тускло отражая свет фонарика.

Нельзя было сказать, что граф де Ламбер сидел сложа руки и ждал, когда Савелий преподнесет ему на блюдечке горсть тихоокеанских алмазов. Не таков он был, не из той породы.

Во-первых, граф свел знакомства с представителями торгово-промышленной элиты Москвы, причем с самой молодой ее порослью, менее осторожной, более рисковой и склонной к авантюрам. Такие знакомства, несомненно, пригодятся ему, когда подойдет пора осуществлять вторую часть его грандиозного плана. А она должна была начаться с появлением у него на руках полинезийских алмазов. Что Савелий добудет их, в том Артур нимало не сомневался. Родионова он хорошо знал еще по прежним годам, считал его за чистодела и специалиста высочайшего класса, равного которому не имелось во всей Российской империи, и если бы не подстава его бывшей любовницы Вронской, полиции никогда бы не удалось заполучить его в свои сети.

Так что оставалось ждать, заводить полезные знакомства и… развлекаться, благо в Москве было где это сделать.

Некто Игорь Николаевич Северин, владелец нескольких чугунных заводов и текстильных фабрик, человек тридцати трех лет, с которым Артур сошелся в Москве ближе, чем с иными представителями торгово-промышленного капитала, познакомил «графа» с семейством Сухановых, состоящим из одних женщин.

Старшей в этом роду была Марья Потаповна Суханова, знаменитая московская купчиха-миллионщица, принявшая дела покойного мужа в свои руки и умножившая его состояние за пятнадцать лет вдовства ровно в десять раз. Дела она вела сама, хватка у нее была почище мужниной (а Игнат Суханов считался некогда на Москве самым процветающим и удачливым купцом), и многие купцы не считали зазорным для себя поучиться у Марьи Потаповны уму-разуму и перенять кое-что из ее опыта. Некоторые из них самым пристальнейшим образом следили за ее деятельностью, а главное, за вложениями, которые она делала в те или иные предприятия, и затем вкладывались в те же предприятия сами. Результат всегда был однозначен: все купцы, повторяющие действия Марьи Сухановой, хоть и имели меньше ее, потому что шли следом, однако всегда оставались с приличным «наваром». Нюх на прибыльные дела у Марьи Потаповны был феноменальным.

Несмотря на свои сорок с небольшим, Суханова замуж вторично не вышла, хотя за пятнадцать лет вдовства к ней сватались и делали предложения руки и сердца как купцы и промышленники, так и представители «изящных» и звучных дворянских фамилий. К примеру, лет восемь назад ей делал предложение князь Петр Долгорукий, отпрыск обедневшей ветви знаменитого рода, заложивший свое последнее имение в Костромской губернии в Опекунский банк. И дело было не в том, что Петр Ильич был нищ как церковная мышь. Марья Потаповна как раз мечтала породниться с каким-нибудь знатным родом (и богатство тут не имело никакого значения), однако сделать это хотела посредством дочерей, которых у нее насчитывалось шесть душ и коих она подняла сама, без чьей-либо помощи. Дело было в том, что мужа своего, Игната Филипповича Суханова, Марья Потаповна очень любила и память о нем блюла так нежно и истово, что не желала больше связывать свою судьбу ни с каким мужчиной, пусть даже и самым лучшим из них.