Сергей Самаров - Окончательный приговор

Но пользоваться достижениями компьютеризации обязан уметь каждый разведчик. Официально служба хакеров ГРУ, хотя так она и называется только в разговорах между собой, работает исключительно против потенциальных противников и обслуживает заказы разных управлений. Спецназу ГРУ обращаться в компьютерное управление приходится реже других, поскольку работа у нас специфическая и иногда выполняется кулаками. Но и нам приходится иногда извлекать из прогресса пользу.

Извлекли и в этот раз… И как удачно получилось, что старший лейтенант Болодубов при выполнении моего заказа нечаянно нарвался на старшего следователя по особо важным делам Розова! У меня у самого возникала мысль каким‑то образом добраться до старшего следователя. Но он не пожелал ждать и пошел нам навстречу. Могу только одобрить такое благоразумное поведение – при том, что все остальные шаги Артура Юрьевича благоразумными назвать никак нельзя. Он так и не уразумел, что вроде бы закончившаяся война на Северном Кавказе продолжается теперь уже не только там, но и в наших исконно русских регионах. И противник не выбирает методы. И потому действовать против этого противника следует предельно жестко и целенаправленно. Но при жестких методах бывают ошибки. Старший следователь считает произошедшее с капитаном Беклемишевым, старшим лейтенантом Корчагиным и старшим прапорщиком Хостом ошибкой спецназа ГРУ. Если это ошибка, причем приведшая к гибели мирных людей, то за ошибку кто‑то должен ответить. С этим трудно не согласиться. Наша задача в этом случае – и все мы, участники той операции, уверены, что это единственно верный вариант – доказать, что это было не ошибкой, а чьей‑то целенаправленной «подставой».

Как еще могло такое случиться, что машина проехала в одну сторону? Из машины высажены несколько человек, которые выставили рядом с дорогой взрывные устройства. На обратном пути машина забрала минеров. Это видели наши люди. Потом машина въехала в «мертвую зону», где наблюдать за ней не было возможности. А через километр, когда следующая группа спецназа ГРУ блокировала дорогу, и водитель машины не пожелал остановиться, и автомобиль был подбит выстрелом из РПГ-7 и расстрелян несколькими автоматными очередями, вдруг оказывается, что в нем ехали совсем другие люди. Более того – женщины и дети. Из всех семи пассажиров в живых осталась только семилетняя девочка, которая давала только те показания, которые ее заставили выучить. Девочка даже русского языка не знала, и допрос велся через переводчицу. Но наш переводчик заметил один интересный факт. Ответы на вопросы звучали бойко, и всегда одними и теми же словами. Текст явно был заучен. И если во время монолога девочки ей задавали вопрос, она сбивалась и не могла ответить. Тогда родственники и адвокаты, присутствовавшие на допросе, сразу уводили ее. Девочка волнуется, ей страшно все вспоминать и заново переносить психологический стресс.

Как и ожидалось, по всей республике разгулялся удалой истеричный скандал, и сомнений не было, что скандал организованный. То есть это была хорошо продуманная и организованная «подстава», в результате которой все требовали убрать с Кавказа спецназ ГРУ. Убрать наиболее боеспособные войска, можно сказать, единственные, что научились воевать против бандитов по‑настоящему. Пусть и очень жестко, но эффективно. Может быть, именно поэтому и требовалось их убрать. Доказать наличие «подставы» – это значило бы оправдать не только спецназ ГРУ, но и своих бойцов. А для этого требовалось собрать доказательную базу. Пока все наши попытки пресекались откуда‑то со стороны. Пресеклась и попытка получить сведения от бывшего капитана чеченской ФСБ Альтемира Джабраиловича Атабиева.

При всем при этом положение капитана, старшего лейтенанта и старшего прапорщика предоставляло нам дополнительные возможности. То, что мы не могли себе позволить официально, они могли. И позволяли…

Вальтер все‑таки встал на ноги и переоделся в привезенную Вадимом одежду. Та, в которой он появился в пионерском лагере, была вся в крови, и ее необходимо было сжечь. Вставал и одевался Вальтер очень осторожно. Больше, как мне показалось, напрягаясь от опасения боли, чем от самой боли. Хотя, возможно, я был и не прав, возможно, боль все же была острой, чтобы делать движения старшего прапорщика скованными и неуверенными. Да и ходить ему было все‑таки больно. Оставалось удивляться, как он умудрился добраться до пионерского лагеря на велосипеде. Ведь ехать пришлось больше часа. Именно эта поездка меня и смущала. Если ехал и не вопил от боли на все ближайшие улицы, если добрался – значит, был запас сил. И сейчас этот запас должен остаться. Но, в принципе, в шоковом состоянии боль ощущается не так остро. Наверное, у Хоста был затяжной шок. Я слышал, такое случается.