— Он не наш. Не с карьера. И среди ковбоев я его никогда не видел.
— Давайте выгрузим бедолагу, — нетерпеливо предложил Уолк. — Может быть, его кто-то узнает. Или он сам о себе расскажет, когда придет в себя.
— Ты предлагаешь положить его у дороги? — спросил Мерфи. — Или бросить на забор, как тряпку?
— Разве больше некуда?
— Мне нужно время, чтобы определить парня куда-нибудь.
— А мне нужно грузиться. Как же быть? — Питер Уолк почесал затылок. — Пока ты будешь думать, я потихоньку начну укладывать ящики. И все останутся довольны. Верно?
Мерфи спрыгнул на землю и, проходя мимо лошадей, снова глянул на тавро. Оно было аккуратным и четким, и непохоже на переделку. Однако он хорошо знал, как ловко работают конокрады и их сообщники, сбытчики краденого.
Вернувшись в участок, он растолкал Чокто, спавшего в углу на лавке.
— Умойся. Переоденься во что-нибудь приличное. Потом оседлаешь мою молодую кобылу и отправишься в город. К Даррету. Пусть он выпишет и передаст с тобой ордер на арест Питера Уолка. Обвинение — скупка краденого. Свидетелями пусть запишет меня, Лански и тебя. Ты все понял?
Метис зевнул.
— Вроде все понял. — Он почесал затылок. — Только одно не могу понять: а умываться-то зачем?
— Затем, чтобы маршал пустил тебя на порог! — рявкнул Мерфи.
В окне было видно, как Питер выносил из лавки на дощатый тротуар небольшие, но тяжелые ящики. Затем он принялся перетаскивать их в свой фургон. Лошади встряхивали ушами каждый раз, когда он с грохотом ставил очередной ящик на дно кузова. Когда на тротуаре осталась только пара ящиков, Мерфи, не отворачиваясь от окна, сказал:
— Лански! Ну-ка, пригласи его сюда. А сам беги в контору. Если инженер Скиллард там, пусть даст телеграмму в Аризону. Мол, лошади нашлись, пусть хозяин приезжает для опознания.
— Какие лошади?
— Не твое дело. На обратном пути зайди за фотографом. Нам не помешает портрет этого однорукого. Возможно, его узнают соседи.
Уолк вошел, отдуваясь и вытирая пот со лба.
— Шериф, ты меня задерживаешь. Я уже начинаю жалеть, что связался с этим делом.
— Э, друг, ты еще не знаешь, с каким делом связался, — многозначительно произнес Мерфи. — Кажется, у тебя новые пони?
— Пришлось подпрячь, уж больно тяжелый груз. Две дюжины ящиков по пятьдесят фунтов. А я не люблю лошадей мучить.
— Откуда они у тебя?
— Купил.
— Я понимаю, что не нашел в кустах. У кого купил? Когда? По какой цене?
Уолк вытряхнул платок, аккуратно свернул его и уложил в нагрудный карман.
— Я жду, — сказал Мерфи. — Отвечай.
— Почему ты спрашиваешь?
— Потому что мне за это платят. Я должен спрашивать, если чего-то не знаю.
— Ну, от меня ты не много узнаешь. Этих пони покупал не я. Сестра ездила на ярмарку, хорошо поторговала, на выручку приобрела новую сеялку и пару лошадок. Про сеялку могу рассказать больше. Произведена на заводе Маккормика, трехрядная…
— Не прикидывайся дураком, Уолк. Что за тавро такое — «восьмерка»? Я знаю все конюшни в округе, знаю все клейма. «Восьмерка» до сих пор не встречалась.
— На ярмарке можно и не такое встретить, — спокойно ответил Уолк. — Для того их и устраивают, ярмарки, чтобы каждый мог найти что-то новое.
— Ярмарки устраивают не для того, чтобы сбывать краденое.
— О чем ты, шериф?
— Да все о том же. Ты слышал, как погиб твой сосед Коннорс? Если подзабыл, я тебе напомню. Он перегонял табун. Его застрелили, а лошадей похитили. Это были галисеньо, гнедые жеребцы. Точно такие, на каких ты приехал.
— И тавро точно такое? — побледнев, спросил Уолк.
— Его несложно переделать. Надеюсь, ты не потребуешь проверки?
Уолк опустился на стул и расстегнул ворот рубахи. Проверить подлинность тавра можно только одним способом — забить животное и посмотреть на его шкуру изнутри. Так поступают с бычками, когда возникает спор о принадлежности стада. Одним бычком меньше — не беда. Но погубить лошадь — совсем другое дело…
— Я отдал за эту пару сто долларов, — наконец, сказал Уолк. — Сестра не стала бы покупать лошадей, если б у продавца не было документов. И сам подумай, шериф: стали бы убийцы Коннорса ждать весны, чтобы продать похищенных лошадей?
— Зачем мне думать? — Мерфи пожал плечами. — Думать будет судья. Вот ему ты все и расскажешь. И про сестру, и про сеялку и про то, какие замечательные бумаги были у того продавца на ярмарке. А уж судья решит, чего стоят твои слова. Питер Уолк, я должен арестовать тебя.
— Арестовать? За что?
Читать дальше