Евгений Костюченко - Гарнизон не сдается в аренду

В буфете им подали растворимый кофейный напиток и черствые бутерброды с сыром.

— Смотри, чашки все разные, прямо как у нас, — заметил Керимов. — А еще институт. Не могут сервиз купить, что ли?

— Собрали с миру по нитке, — сказал Поддубнов. — Беднота. До чего довели себя с этим возрождением. Тетки все замученные, ни сиськи, ни письки… Я извиняюсь.

— Здесь все очень старинное, — объяснила Восьмая. — Все эти вещи собраны из комиссионных магазинов, со свалок, с чердаков. Здесь не может быть ничего нового. Все возрожденное, понимаете? Принцип возрождения распространяется на все. Видите, в чем мы ходим? Это секонд-хэнд.

— Обноски, — перевел Добросклонов. — А в буфете у вас объедки?

— Вы хотели зайти в отдел перевозок, — напомнил Гранцов.

— Зачем? Есть компьютер, — сказала Восьмая.

Даже в буфете у них стоял компьютер. Она постучала по клавишам, подождала минутку и подхватила лист, выскочивший из бесшумного принтера.

Третий заказал четырнадцать авиабилетов: Рим, Хельсинки, Франкфурт и так далее, вплоть до Каира. Все на одну фамилию — Гофман, и на одно число — на сегодняшнее.

Кроме того, он заказал билеты на московский поезд — на сегодня, на завтра и еще на три дня. Одно место в плацкартном вагоне.

«Все это ложный след, — подумал Гранцов. — Если даже кинутся его искать, сразу поставят засады на вокзалах и в аэропорту, и он это прекрасно знает. Нет, если и ловить Везунчика, то иначе».

— Так, — сказал он. — А что мы, собственно, здесь делаем? Гошка, ты чего молчишь? Неужели нога прошла?

— Какая нога? — Добросклонов махнул рукой. — Тут о башке думать надо. Ты что, не видишь, куда нас заманили? Думаешь, нас выпустят отсюда? Это называется «вход свободный — выход платный». Сейчас включат свои психотронные генераторы, отзомбируют всех, переоденут в обноски и отправят на выездную сессию.

— Ну да, — сказал Поддубнов, дожевывая четырнадцатый бутерброд. — Разнесем по кирпичику.

— Они этого даже не заметят, — сказал Добросклонов. — Завтра же купят себе новый особняк. Что такое для них миллион долларов? Ну, примерно тридцать средних квартир. Ты видел, сколько тут народа? Это же все бомжи. Они свои квартиры отдали. Они все отдали. А сколько таких лопухов еще осталось… Вроде меня. В общем, месяц работы, и этот миллион к ним вернется. Это только по городу. А сколько таких городов в России? А сколько во всем мире?

— Насчет мира не беспокойся, — сказал Керимов. — В нормальных странах им не дают химичить.

— Люди приходят сюда добровольно, — сказала Восьмая. — Я тоже не имею квартиры. Она мне не нужна. У меня и так все есть.

— Было, — поправил Гранцов. — Вряд ли вас оставят в структуре после всего, что вы нам рассказали.

— Не беспокойтесь, — сказала Восьмая. — Я рассказала только вам. А вам никто не поверит. У меня все будет хорошо.

— Возможно, — сказал Гранцов. — Пока Везунчик не узнает, что вы живы.

— Вот именно, — она наклонилась к нему и посмотрела прямо в глаза. — Что вы хотите? Что сделать для вас, чтобы вы убили его?

Поддубнов закашлялся и расплескал свой кофе на стол. Гошка с Керимычем одновременно оглянулись по сторонам.

Восьмая положила свою ладонь поверх руки Вадима и сжала ее.

— Вы сумеете это сделать. А я сделаю для вас все, чего вы потребуете. Например, дам вам денег. Много денег, но это мелочи. Я сделаю для вас все.

Он выдержал ее взгляд, и это оказалось непросто. Она смотрела не в глаза, а как будто сквозь них. «Таким же стеклянным был взгляд Первой, когда та только появилась на базе и принялась командовать, — вспомнил Вадим. — Гипноз, опять гипноз. Вам бы, девушка, в цирке выступать».

— Я не собираюсь никого убивать, — сказал он. — И не стоит бросаться такими словами при свидетелях.

— Это не свидетели, а компаньоны, — сказала она. — Или соучастники, все равно. Итак. Что вы хотите?

— Вы обратились не по адресу, — сказал Гранцов, заметив, что в буфете появился опер Петренко. — Можете писать заявление. Все равно вам всем придется писать заявление. «Прошу принять меры к гражданину Гофману, в девичестве Вязинскасу, который такого-то числа обманным путем похитил у меня…»

— Не надо никаких заявлений, — сказал Петренко. — Ваш босс никому не давал никаких денег. Никакого шантажа тоже не было. Он еще не знает, что именно случилось на выездной сессии, но погибшие не имеют никакого отношения к Институту.

Он устало опустился на свободный стул, без спросу взял чашку Восьмой и залпом выпил ее кофе.