Вячеслав Денисов - Горят как розы былые раны

– Ты странный такой сегодня… – прошептала Соня, обнимая его за шею. – Но пол-то вымыть все-таки нужно.

– Только не моей майкой.

– Ты два дня назад клялся пустить их на тряпки для утирки кистей.

– Я еще подумаю. Приготовь мне что-нибудь поесть, а? Я пока приберу.

– Ты голоден? Мы только что со званого обеда! Впрочем, как скажешь. Нет, ты сегодня определенно не такой, как всегда. Тебя не тошнит, слабости нет?

– Все в порядке. Иди уже! Я умираю с голода.

– Дурдом. Не знала, что вид крови будит такой аппетит у мужчин.

Дождавшись ее ухода, Голландец быстро вымыл пол в мастерской. Трупу придется висеть в нише до завтрашнего дня. А утром он придумает, как от него избавиться.

После ужина, который Голландец съел через силу, он поспешил уложить Соню в постель. Чем дальше она от мастерской, тем лучше. В восемь утра он проводит ее на работу и займется телом незваного гостя. Но не вопросы, на которые вскоре придется отвечать, занимали сейчас Голландца. Он перебирал в памяти эпизоды последних месяцев жизни Ван Гога и пытался понять, когда именно ему пришло в голову написать пятую из картин, посвященных ирисам. Хотя, если быть последовательным, стоило признать, что эта картина должна была быть первой. К теме ирисов Ван Гог обратит свой талант лишь полгода спустя, через несколько месяцев после того, как будет вывезен из Арля и помещен в психиатрическую лечебницу в Сен-Реми. Но когда, в какой момент он успеет написать свои первые «Ирисы»?

…Когда Винсент открыл глаза, над ним стоял мужчина в круглом котелке и несколько зевак.

– Что здесь произошло? – строго спросил мужчина. И Винсент, напрягая память и глядя снизу на мясистый подбородок господина, припомнил день, когда тот явился к нему в комнату, чтобы привести Гогена.

– Придурок шел по улице и вдруг стал бросаться из стороны в сторону, мсье Деланье.

– Что, просто так? – проворчал комиссар, вынимая из кармана очки и приближая их к глазам. На такого человека, как лежавший на тротуаре Ван Гог, смотреть можно было в очки, не распрямляя дужек. – Не экзаменуйте мой мозг каверзными задачками, мсье Форрель.

– Клянусь богом, – запричитал свидетель, – он шел мимо нашего дома, а потом сбросил с себя эту коробку, отшвырнул вещи и стал орать и метаться по улице!

– Какое отношение имеете вы к богу, что так легко им клянетесь? Вы его кузен?

«Краски!» – зазвенело в голове Винсента.

Он забыл о красках!

Поднявшись, Ван Гог пригнул голову и, внимательно и тревожно всматриваясь в каждый квадратный ярд мостовой, стал двигаться по кругу.

– Вот, – с нескрываемой тоской подтвердил тот, кто назван был Форрелем, – приблизительно так все и было.

Другой, подойдя к комиссару, интимно зашептал ему на ухо:

– Он под присмотром доктора Рея, мсье Деланье… Не понимаю, как он здесь оказался. У него падучая…

– Где мои краски? – страшно кривя лицо в судороге, прокричал Винсент.

Из полученных от доктора Рея денег у него оставалось всего пять… Кажется, пять франков.

– Пусть отдадут, пусть они отдадут мои краски! – взмолился Винсент, хватая Деланье за отвороты сюртука. – Мне больше ничего не нужно, пусть возьмут холст, коробку, но пусть вернут краски!.. Понимаете ли вы, о чем я прошу?

Деланье осторожно освободил свой сюртук из рук самого несчастного из всех известных ему несчастных людей Арля. Ему хотелось убедиться, что грязь из-под ногтей этого идиота не переместилась на отвороты его одежды, но он решил этого не делать.

– Эй, – крикнул он, не обращаясь ни к кому конкретно, – где его чертовы краски?

На мостовой раздался глухой треск и послышался звук быстро удаляющихся детских ног. В окнах домов снова послышался смех.

Опершись рукой на плечо Деланье, Винсент отстранил полицейского. Боль пронзила его сердце. Косо развалившись, так, что содержимое разлетелось на пару футов, ящик с красками лежал посреди дороги.

– Краски… – в который уже раз произнес Винсент. Ноги привели его к ящику. Он встал на колени и опустил дрожащие руки на треснувшую крышку. «Пусть они украли кисти, но только бы они оставили мне краски…»

Сорвав крышку, он с призрачной надеждой заглянул внутрь. И заплакал.

Все до единого тюбики и коробочки были выдавлены внутрь ящика. Густая, перемешанная, немыслимых тонов масса покрывала все внутренности его ящика. Ею были измазаны стенки, в ней утопали кисти и карандаши, и ущерб был столь велик, что Винсент готов был проклясть себя даже за грунтовую смесь, что мог бы оставить сегодня дома. Кусок хлеба и головку лука тоже можно было выбросить.