Андрей Константинов - Арестант

Кравцов доложил ситуацию Семенову. Роман Константинович дал добро. В понедельник, двадцать шестого сентября, на чердаке дома 4/29 по улице Краснопресненский вал появился человек в рабочей спецовке. Именно он опробовал английскую снайперскую винтовку в подмосковном лесу. Старший лейтенант Николай Бражник был абсолютно спокоен. У него не было никаких сомнений морально-этического плана. И уж тем более не было сомнений в исходе операции. Из нормального оружия Николай мог гарантировать стопроцентное попадание в голову человека с дистанции в триста метров, а здесь расстояние не превышало шестидесяти. Стрелять, правда, придется под углом около сорока градусов.

Бражник посмотрел на часы: до выхода объекта из бани осталось минут пятнадцать-двадцать. Он разобрал груду старого хлама в углу и вытащил коробку с винтовкой. Кто именно доставил сюда оружие, он не знал… скорее всего Кравцов. Старший лейтенант снял защитные футлярчики с линз оптического прицела, потом взялся за рукоятку доброго старого продольно-скользящего затвора. Движение идеально выполненного механизма было почти бесшумным. Патрон с остроносой пулей плавно вошел в патронник, оставалось только нажать на спуск.

Бражник встал на одно колено у маленького слухового окошка и аккуратно открыл его. Двор перед входом в баню был теперь как на ладони. Два джипа — один с охраной Гургена, другой — для самого, стояли прямо под слуховым оконцем. До появления объекта осталось минут пять. Николай Бражник стоял на одном колене и ждал. В такой не очень удобной позе он мог простоять неподвижно несколько часов. Снайпер был абсолютно сконцентрирован на выполнении задачи. Никогда и никому он не рассказывал, что именно ощущает в момент выстрела по живой мишени. Да, пожалуй, он и не смог бы толком описать это состояние: в тот момент, когда палец правой руки ложился на спусковой крючок, Николай Бражник ощущал себя и стрелком, и оружием, и пулей одновременно. Он никогда не испытывал этого чувства в тире. В результате его результаты на тренировках всегда бывали несколько хуже, чем могли бы быть… Полная, стопроцентная собранность наступала тогда, когда там, за фиолетово-синеватой глубиной оптики, появлялась двуногая дичь.

Открылась дверь бани, на ступеньках появился охранник Гургена. Человеко-прицел Николай Бражник плавным и быстрым движением поднес Enforcer к плечу. Он не ощущал веса стали, оптики и дерева. Правый глаз прильнул к упругой резиновой манжете прицела. Мир сузился, четко сконцентрировался до размеров поля оптического прицела.

Вслед за охранником в это поле смерти шагнул плотный мужчина в длинном кашемировом пальто зеленого цвета и белоснежном шарфе. Черные волосы густо пробивала седина. Тонкие линии градуировки оптики захватили мясистое горбоносое лицо. Все звуки для человеко-прицела замерли. Палец на полированном спусковом крючке слегка напрягся. Механизм введения поправок в мозгу подсказал: фаза наименьшего тремора. Человеко-прицел мягко надавил спуск.

…Гурген ощутил какое-то странное беспокойство. Все было как всегда — Резо стоял у предупредительно распахнутой дверцы паджеро, приятно ласкало чистую кожу шелковое белье, луч вечернего солнца вспыхнул между домами…

На скорости восемьсот сорок метров в секунду остроносая пуля весом девять и пять десятых грамма без всякого усилия пробила лобную кость шестидесятилетнего вора в законе. Он успел заметить странный фиолетовый проблеск — и наступила темнота. Грохота выстрела он уже не услышал. Он не услышал и не увидел, как всполошилась охрана, закричал водитель его джипа… Гурген еще опускался на асфальт, а человеко-прицел на чердаке мгновенно передернул затвор, выбросивший стреляную гильзу, поймал в прицел голову Резо и снова нажал на спуск. Он не прицеливался — выстрелил интуитивно — и, разумеется, попал. В этот момент он сам был тем, что по-английски называют smallarms [35], по-немецки Schutzwafien, по-испански armamento de infanteria и по-французски armement d'infanterie.

Красивые слова, если забыть, что они подразумевают убийство человека.

Спустя минуту телефонный эфир столицы пробил первый суматошный звонок. Спустя две минуты о смерти криминального короля говорили уже по нескольким телефонам. Количество взволнованных, испуганных, негодующих, встревоженных, обрадованных, растерянных — каких угодно, только не равнодушных! — голосов росло в геометрической прогрессии. О смерти короля говорили бандиты и журналисты, бизнесмены, чиновники мэрии, политики, сотрудники милиции и ГБ. Спустя пятнадцать минут о двух выстрелах у Краснопресненских бань сообщили по радио. И теперь об этом заговорил уже и московский обыватель. О, он заговорил!