Дик Фрэнсис: Перекрестный галоп

Провинция Гильменд, Афганистан

Октябрь 2009 г.

— Врача! Врача!

Кричал мой сержант, командир взвода, но странно, голос его звучал приглушенно, точно он находился в соседней от меня комнате, а не рядом со мной.

Я лежал на пыльной земле, привалившись спиной к низкой насыпи, получалось, что не лежал, а полусидел. Сержант О'Лири стоял на коленях слева.

— Врача! — настойчиво и громко крикнул он через плечо.

Потом повернулся и посмотрел мне прямо в глаза.

— Вы как, в порядке, сэр? — спросил он.

— А что случилось? — собственный голос показался страшно громким, гулом отдавался в голове.

— Да чертово СВУ, — ответил он. Потом отвернулся и закричал снова: — Где этот долбаный врач?

СВУ. Я понимал, что должен знать значение этих трех букв, но соображалось как-то страшно медленно и туго. Потом наконец вспомнил — самодельное взрывное устройство, мина, которую укладывают у дороги.

Сержант тем временем громко говорил по рации.

— Альфа четыре, — торопливо произнес он. — Вызывает Чарли шесть три. СВУ, СВУ! Один Кот-А, несколько Кот-С. Запрашиваю немедленной поддержки и эвакуации с воздуха. Конец связи.

Ответа, даже если он и был, я не расслышал. Свою рацию, похоже, потерял вместе со шлемом.

Он сказал: «Кот-А». На армейском сленге это означало: «тяжело раненный солдат, нуждается в срочной медицинской помощи, угроза потери жизни». Кот-С — этим термином обозначали ходячих раненых.

Сержант снова повернулся ко мне.

— Вы в порядке, сэр? — на лице его читалась озабоченность.

— Да, — ответил я, хотя, если честно, чувствовал себя не слишком замечательно. Было холодно, и при этом весь вспотел. — Как там наши ребята? — спросил я.

— О ребятах можете не волноваться, сэр, — ответил он. — За ребятами я присмотрю.

— Сколько раненых? — спросил я.

— Несколько человек. В целом ничего серьезного. Так, царапины, ну и еще глухота, после взрыва. — Я знал, что это означает. Сержант отвернулся и прокричал ближайшей к нему фигуре в серо-желтой камуфляжной форме: — Эй, Джонсон, беги и возьми у Каммингса эту гребаную аптечку! Вот крыса! Обделался от страха, сам сдвинуться с места не может!

Потом он снова повернулся ко мне.

— Теперь уже недолго ждать, сэр.

— Ты сказал по рации, что у нас Кот-А. Кто это?

Он смотрел мне прямо в глаза.

— Вы, сэр.

— Я?

— Кот-А — это вы, сэр, — повторил он. — Вам ногу оторвало, к чертовой матери.

Четыре месяца спустя

Выйдя из госпиталя, я вдруг понял, что идти мне просто некуда.

Я стоял на обочине с рюкзаком, смотрел на очередь из пассажиров, приготовившихся зайти в красный лондонский автобус.

«Может, и мне с ними, — подумал я. — Вот только куда они едут?»

Поскорее выписаться из госпиталя Государственной службы здравоохранения — последние несколько недель это стало для меня навязчивой идеей, и я ни на секунду не задумывался, что ждет меня дальше. Я был похож на человека, которого выпустили из тюрьмы: вот он стоит за воротами, жадно глотая свежий воздух, воздух свободы, и будущее его в этот момент нисколько не заботит. Свобода — это главное, остальное значения не имеет.

Я тоже был заключенным в тюрьме, госпитальной тюрьме.

Теперь, оглядываясь назад, признаю — все прошло достаточно быстро. Но там, в госпитале, каждый час, каждая минута тянулись страшно медленно, казались вечностью. Прогресс, за которым наблюдаешь изо дня в день, тоже выглядит болезненно медленным, причем слово «болезненный» здесь как нельзя более уместно. Тем не менее я вполне сносно научился ходить на искусственной ноге и хотя понимал, что никогда уже не смогу играть в футбол, зато вполне в состоянии подниматься и спускаться по лестнице без посторонней помощи. И в целом могу обслуживать себя сам. Я даже способен пробежать несколько шагов, чтобы успеть на этот автобус, если б только знал, куда он направляется. И что мне именно туда и надо.