Владимир Гриньков - Человек с двойным дном

– Помогите мне!!! – произнесла умоляюще.

А он уже видел Корнышева и Никифора. Святославу осталось преодолеть последний десяток метров, отделяющий его лестницы. А старлей отстал.

– Помогите!!! – умоляла Катя.

Костомаров смотрел на нее остановившемся взглядом.

Странное дело. Он давно ее искал. Он посвятил этому несколько лет. Она была ему нужна. Он часто думал о том, как заживет, когда найдет ее. Можно сказать – мечтал. Потому что, как ему представлялось, с обнаружением Кати Ведьмакиной его жизнь должна была волшебно измениться. Она, эта жизнь, стала бы такой, какой бывает всего лишь у единиц на всем белом свете. Он хотел стать избранным. И вот он добрался до Кати. И обнаружил, что счастья как не было, так и нет.

– Не трогай ее! – крикнул снизу Корнышев. – Иначе я тебя убью!

Странное дело. Костомаров искал Катю и надеялся на то, что она жива. И вот она жива. А ему нет радости. Потому что те двое, что внизу, – они ему мешают.

Костомаров попробовал избавиться от помех. Он просунул ствол автомата сквозь металлические прутья и выпустил очередь в Корнышева. Лучше бы он этого не делал. Корнышев и Никифор ответили ему огнем, из двух стволов одновременно. Взбесившийся рой пуль заметался в хитросплетениях металлических конструкций, высекая искры. Катя закричала от охватившего ее ужаса.

Да, ему не дадут уйти, понял Костомаров. И, как ни странно, ему мертвая Катя полезнее живой. Если она мертва – Левочкин останется в силе. Никто его богатств не лишит. С Левочкиным можно помириться. Парню нужен надежный страж. Костомаров ему еще пригодится. И можно будет рядом с Левочкиным жить безбедно много лет. А вот если эти двое доберутся до Кати, тогда Левочкин – банкрот. И Костомаров вместе с ним.

– Помогите!!! – произнесла Катя слабеющим голосом.

Костомаров приблизился. Катя смотрела ему в глаза. И видела в его взгляде одну только жестокость. Сначала Костомаров хотел просто пустить ей пулю в голову, но потом поостерегся. Его преследователи могли вообразить, что это он по ним стреляет. Откроют ответный огонь, и Костомарову во второй раз уже может так не повезти. Уж лучше без стрельбы. Костомаров своим тяжелым ботинком ударил Катю по руке. По пальцам, вцепившимся в металлический прут.

– Не надо!!!

Он ударил еще. И еще. Боль была нестерпимой. После очередного удара пальцы Кати разжались сами собой. Она повисла на одной руке.

Корнышев был уже близко. Он видел все, что происходит. Костомаров уже занес ногу для очередного удара.

– Катя!!! – орал снизу Никифор, цепенея от ужаса.

Корнышев прицелился и выпустил в Костомарова короткую очередь. Костомаров упал.

– Катя!!! Держись!!! – кричал Никифор, ковыляя к лестнице.

Корнышев стремительно взлетел по ступеням. Ему оставалось лишь преодолеть несколько метров площадки. Он уже видел Катю. Видел ее руку, вцепившуюся в металлический прут. И на глазах у Корнышева эта рука пришла в движение. Она сползала, соскальзывала с прута, уже не в силах цепляться.

– Держись!!!

Корнышев рванулся вперед. Рука Кати сорвалась с прута. Черная тень полетела вниз, к земле. Последний, предсмертный крик. Обезумевший от ужаса Никифор отозвался с земли эхом.

И этот громкий безумный крик прервался глухим звуком падения.

Корнышев бросился по ступеням вниз. Он не бежал по этим ступеням, он летел над ними, пропуская по десятку сразу. Так спешил, как будто что-то еще можно было поправить.

Никифор уже был рядом с Катей. Когда Корнышев подбежал, старлей, бледный, как полотно, тряс бездыханное тело.

– Катя!!! Я столько тебя искал… Я Никифор! Я твой брат!!! Ты услышь меня!!!

Он был похож на безумца. И не отдавал себе отчета в том, что уже ничего нельзя сделать. Он даже хотел помочь сестре. Рванул тугой ворот платья.

– Дыши! Дыши… – умолял, рыдая. – Сейчас будет легче. Вот увидишь! Катя!!! Катенька!!! Сестра!!! Сестричка!!!

Он пытался заставить ее дышать. Припал к ее губам, выдыхал что было сил. Все тщетно.

– Дыши! Дыши!!!

Он ее тряс. Тело было безжизненно, как мешок. Никифор хотел услышать, бьется ли сердце. Припал ухом к груди. Платье ему мешало. Рванул ткань, снова припал ухом – теперь к оголенному телу.

Замер.

Будто что-то вспомнил.

Приподнялся медленно.

Провел ладонью по груди сестры.

Еще сдвинул платье.

И обернул к Корнышеву свое бледное лицо. У него был изумленный взгляд.

– Родимое пятно, – пробормотал Никифор. – Где?!

Он вдруг склонился над голыми ногами женщины. При ударе о землю обувь соскочила.