Андрей Воронин - Инкассатор - Страшный рассказ

Остановив машину, Юрий с отвращением выбросил в окошко только что закуренную сигарету, точно зная, что вскоре закурит новую. Его подташнивало, в животе звучали бодрые марши, означавшие, что он напрасно отказался от предложенного Рахат Лукумычем угощения. Пить было вовсе не обязательно, а вот поесть не мешало бы — честно говоря, Филатов уже забыл, когда он в последний раз ел с чувством, с толком, с расстановкой. Впрочем, есть за одним столом с дружелюбно настроенным кавказцем и при этом не пить было, пожалуй, невозможно — они, кавказцы, во все времена не считали вино алкогольным напитком и пили его, как воду, при этом ничуть не пьянея.

Юрий заглушил двигатель и нерешительно нащупал сквозь куртку пистолет. Черт его знает, зачем он взял с собой оружие; в сложившейся ситуации ствол был ему скорее помехой, чем подспорьем. Пока он решал, что делать с пистолетом, взгляд его упал на пластиковую папку с рассказом Дымова, лежавшую на соседнем сиденье. На потертом голубом пластике горел неподвижный, размытый солнечный блик, выглядевший каким-то нездоровым, словно мутный яд, которым были пропитаны страницы рассказа, просочился сквозь непромокаемый полимер и разлился по его поверхности липкой лужей. Это ощущение было таким сильным, что Юрий немного поколебался, прежде чем взять папку в руки и засунуть в карман на спинке сиденья, подальше от любопытных глаз. Однако папка была как папка — сухая, скользкая, нагретая щедрым майским солнцем и абсолютно безвредная, если не считать того, что лежало внутри.

Он убрал папку, поднял стекло, вылез из машины и запер дверцу. Подниматься на этаж Дымова не хотелось. Юрий был на сто процентов уверен, что в квартире по-прежнему никого нет, и заехал сюда исключительно для очистки совести. После того, что натворил господин литератор, — если, конечно, он вообще что-то натворил, в чем Юрий почти не сомневался, — полагалось не сидеть дома, дожидаясь, пока тебя возьмут за хобот, а драпать без памяти куда-нибудь за Уральский хребет, а еще лучше — за океан, да не в Штаты, а в какую-нибудь Мексику, в Уругвай какой-нибудь, где тебя и за три жизни никто не найдет.

Осененный этой мыслью, Юрий остановился на крыльце и машинально вынул из кармана сигареты. До сих пор он как-то не думал о том, что станет делать, если окажется, что Дымов, ужаснувшись содеянному, бросил все и бежал в неизвестном направлении. Думать об этом не хотелось, потому что в таком случае пришлось бы признать, что господину литератору удалось выйти сухим из воды. Еще меньше Юрию хотелось думать о том, что же на самом деле содеял длинноволосый графоман. То, о чем шла речь в финале рассказа, было настолько отвратительно, что Юрия бросало в дрожь при одном воспоминании о прочитанном. Стоило только представить на месте героини Нику — живую, веселую, жизнерадостную Нику, — как руки сами собой сжимались в кулаки. Теперь Филатов понимал, почему Ника пришла в такой ужас, прочитав присланный ей по почте рассказ. Пожалуй, это было для нее равносильно тому, чтобы во время долгого поцелуя вдруг обнаружить во рту у любимого волчьи клыки, а на пальцах — длинные кривые когти…

Отшвырнув так и не закуренную сигарету, Юрий решительно потянул на себя скрипучую дверь и вошел в подъезд. На этот раз он воспользовался лифтом и через минуту уже звонил в дверь квартиры Александра Дымова.

Там, за дверью, снова ожил треклятый электронный соловей — засвистел, защелкал, забулькал, — и сквозь весь этот шум Юрий вдруг с огромным удивлением услышал приближавшиеся к двери шаги. Сотня мыслей одновременно пронеслась у него в голове, но задержалась там только одна: «Черт возьми, он же меня видел! Посмотрит в глазок и не откроет. И что тогда — стрелять в замок?» Юрий решил, что будет стрелять, а там — как карта ляжет, и немедленно подумал, что это решение как раз в его духе — стрелять, бить, крушить и ломать, вместо того чтобы заранее немного пошевелить извилинами.

Пока он предавался этим невеселым размышлениям, не зная, как ему поступить дальше, шаги за дверью приблизились, замок щелкнул и дверь распахнулась. Юрий, который уже приготовился ударить появившегося на пороге человека прямо между глаз, незаметно разжал кулак и выдавил приветливую улыбку, сам чувствуя, что вместо улыбки у него получилось черт знает что и что выглядит он сейчас сущим пугалом — к тому же пугалом растерянным и сбитым с толку.

На пороге стояла молодая, стройная и очень симпатичная женщина с золотисто-пепельными волосами и глазами необыкновенного сине-зеленого цвета. Лицо у нее тоже было не совсем обыкновенное — красивое, но очень твердо очерченное, будто отчеканенное на медали. При всей его женской миловидности это лицо изобиловало прямыми линиями и углами — прямой рот с твердо прорисованными губами, маленький, но при этом почти прямоугольный подбородок, прямые стрелы бровей, широковатые скулы, очень прямой недлинный нос с красиво вырезанными ноздрями и прямой сине-зеленый взгляд, которым женщина оценивающе разглядывала Юрия.