Юлия Латынина - Саранча

Но Санычев, гаденыш, вместо того, чтобы немедленно отомстить за смерть своего подчиненного принялся выкаблучиваться. «Сволочь! У него, можно сказать, приемного сына убили, а он жмотится! Бывают же скареды на свете», — подумал Молодарчук.

И все же что-то в происходящем смутно беспокоило главного областного мента. Что именно? Ведь цепочка «Спиридон — поехавшая крыша — убитый Нетушкин» просматривалась однозначно. Что еще? Что Спиридона натравил, по своему обыкновению, Колун? Это тоже понятно, причем понятно и то, что Колун решил с Спиридоном кончать. И вместо того, чтобы застрелить отморозка самому, аккуратно подставляет его под ментовский ствол…

Все?

Молодарчук пожал плечами. В тени кондиционированного кабинета, на угольно-черном столе вился терпкий дымок из чашечки свежего кофе, и в телевизоре раззевал рот губернатор, пришедший на смену прокладкам. Наверное, опять что-ro обещал избирателям.

«Эк же они поругались, — со вздохом подумал Молодарчук, — еще ведь полгода назад ничего не было, Тарскую нефтехимическую корпорацию под завод собирались создавать…»

Возле дома Игоря, уткнувшись косой фарой в подтаивающий сугроб, негромко урчал черный «чероки» — обманчиво-грозная машина, паркетный джип, неприспособленный для проселочных дорог. Сквозь примороженное стекло был виден силуэт водителя: курносый парень в пуховике и клетчатой кепочке читал книжку с пестрой обложкой. При виде подъехавших джипов парень поднял голову, окинул новоприбывших внимательным взглядом и опять уткнулся в книжку. Валерий отворил калитку и прошел к дому. Рубчатые подошвы разъезжались на ледяной дорожке. Дверь Валерию открыла Виктория Львовна: ее серые, как песчаная змейка, глаза спокойно смо грели на московского бандита и на огромный букет, закупленный на привокзальном рынке.

— Это ты, Валера? Заходи. Чаю будешь?

Валерию почему-то вспомнилось, как очень давно, когда Игорю было только девять, Виктория Львовна повела его с Игорем и еще двумя ребятишками в Пушкинский музей. Ребятишки были чистенькие и вымытые, сопровождаемые мамашей и домработницей. Валера сразу почувствовал глухую классовую ненависть и начал, по обыкновению, заводиться: по дороге в музей: лупил мальчишек грязными снежками и топал по лужам, а в музее затих и присмирел и вертел головой в созерцании незнакомых предметов и, наконец, при виде очередного экспоната дернул за платье Викторию Львовну и осведомился:

— Теть Вик, что такое фаллос?

Виктория Львовна ужасно сконфузилась, но объяснила, как могла.

— Так это просто х…! — разочарованно сказал Валерий.

Через минуту Валерий услышал за своей спиной жаркий шепот одной из мамаш: «Господи, да это ж просто шпана какая-то! Как вы ему позволяете общаться с сыном!» «Да, он испорченный мальчик, — вздохнула Виктория Львовна, — но сердце у него доброе…»

Теперь испорченный мальчик, который в девять лет не знал, что такое фаллос, но зато с раннего детства прекрасно знал более короткий и более популярный синоним греческого слова, стоял на пороге прихожей в сером костюме с галстуком за сто долларов, а отличник Игорь Нетушкин лежал в тесном гробу на Тарском кладбище.

Двое бычков Нестеренко застенчиво жались в прихожей. Высокорослый Муха нагибал голову, чтобы не побиться о дверную притолоку.

— Снимите обувь, ребята, — вежливо сказала Виктория Львовна.

— А где Яна? — спросил Валерий.

— Наверху. Она совсем разболелась.

Валерий скинул ботинки и в одних носках поднялся по скрипучей лесенке с давно обтершимися ступенями, некогда крашенными рыжей масляной краской.

Яна лежала в постели, свернувшись калачиком. Рядом, на стуле, сидел хорошо одетый человек лет сорока, несколько полный, но весьма еще моложавый, в крупных черепаховых очках, поблескивающих на слегка поросячьем лице. Человек держал Яну за руку, высунувшуюся из-под одеяла. Глаза Яны были закрыты, она неслышно и легко дышала. Ладошка у Яны была узкая, а у гостя, наоборот, мясистая и белая, как мякоть кабачка. Судя по всему, джип со скучающим водителем принадлежал именно ему.

На тумбочке у кровати Яны лежал метровый букет: полтора десятка красных роз были тщательно, как младенец, упакованы в шуршащие пеленки подарочной фольги. Букет был точно такой же, как у Валерия.

На звук отворенной двери Яна открыла глаза.

Человек не испугался и руки не отнял, а только повернул голову и тут же замер: голубые глаза его мгновенно сощурились, на донышке зрачков плеснулось недовольство, обеспокоенность, страх. Валерий шагнул в комнату.