Всеволод Бенигсен - ВИТЧ

— Кто это вам сказал? — удивился Кручинин. — Во-первых, вы, я имею в виду не только вас, можете творить для себя и жителей Привольска. Публика, конечно, специфическая. Но, думаю, скоро появится и обычный народ, когда город окрепнет и потребуется серьезная инфраструктура.

— Зэки, что ли? — испугался Ледяхин.

— А зэки не народ? А во-вторых, каждые полгода мы будем выбирать несколько лучших произведений, литературных или художественных, и, если это книга, например, будем выпускать умеренным тиражом и отправлять на Запад…

— А почему не в СССР?

— Вы слишком многого хотите. Да и кто здесь мог похвастаться выпуском крамолы через официальные издательства? Все передавали произведения на Запад и были уже счастливы. А тут весь Союз им подавай. К тому же, если особой антисоветчины там не будет, то почему бы нет? Небольшим тиражом выпустим и здесь. Опять же, кто здесь может похвастаться миллионными тиражами? Буревич или Куперман? Как в неволе быстро аппетиты растут. О чем я? Да. А если это картины, то будем посылать на выставки.

— А театр?

— А театр с удовольствием прокатим по провинции. Вы же так рветесь в народ. Так народ не в Москве живет. Покатаются по клубам деревенским и посмотрят, как народ их оценит. Но это уже совсем гипотетически. Потому что пока я особых театральных успехов не вижу. Да и откуда им тут взяться? Один Вешенцев, остальные-то любители.

Тут майор подумал, что насчет театра, гастролей и издания книг это он зря приврал (кто ему позволит?), но, с другой стороны, сама идея была неплохой — можно будет покумекать.

— А вот с кино — это да, — продолжил Кручинин после паузы. — С кино туго. Но у нас тут и нет ярых диссидентов. Кинорежиссеры — слишком зависимые от коллектива и технической стороны дела люди. Это в театре может быть минимум декораций и пара актеров. А в кино… перекрыть кислород режиссеру легче легкого, крамола и так не пройдет. Художника или писателя отследить куда сложнее. Да и потом, киношники редко лезут напролом в политику. В общем, идите, товарищ Ледяхин, работайте и не морочьте ни мне, ни себе, ни людям голову.

Ледяхин для вежливости поерзал на стуле какое-то время, потом встал и направился к двери. На выходе Кручинин его неожиданно окликнул.

— Товарищ Ледяхин!

— Да? — обернулся тот.

— Насчет «людоедского государства»… я бы хотел вам кое-что напомнить.

— Что же? — удивленно вскинул брови тот.

— Помните, как в семьдесят седьмом году вам доверили создать литературный журнал?

Ледяхин прищурился и выдержал небольшую паузу.

— Ну допустим.

— И вы, конечно, помните, что собрали талантливых людей, журналистов, художников, которые бросили ради вас свои прежние места работы, некоторые бросили очень даже хлебные места. А через шесть месяцев вы, вместо того чтобы заниматься журналом, принялись давать какие-то интервью западным «голосам», подписывать письма, куда-то ходить, протестовать. Что мы вам тогда сказали?

— Сидите тихо, а то закроем журнал.

— Именно. А что вам говорили ваши коллеги, сотрудники?

Ледяхин сжал зубы и процедил:

— Примерно то же самое.

— Примерно, да не совсем, — усмехнулся майор. — Они говорили вам, что журнал и будет вашим рупором свободы. Что именно через него вы будете пытаться донести до простого советского человека творчество талантливых людей. Что этим журналом вы сделаете гораздо больше, чем своей непримиримой борьбой с властью. Но главное, они умоляли вас не становиться на путь диссидентства, когда они ради вас — многие, кстати, с семьями — рискнули войти в штат еще не существующего журнала. И как же вы с ними поступили?

— Не валите с больной головы на здоровую, — разозлился Ледяхин. — Вы прекрасно знаете, что поддаваться такому бандитскому шантажу со стороны государства — не всегда самый лучший выход. О понятиях типа честности, гордости, порядочности и прочее я молчу. Вашему пониманию они недоступны.

— Может быть. И все-таки вы не ответили на вопрос. Как вы поступили?

— Вы знаете как. Рассказал об этом шантаже журналисту с «Радио Свобода».

— И?

— Что «и»? Журнал закрыли.

— Точно, — кивнул майор. — Вы оставили без работы тридцать шесть человек.

— Я?! — изумился Ледяхин.

— Ну а кто? Я, что ли? Это у вас была трехкомнатная квартира в центре Москвы, это у вас первой женой была любимая и единственная дочка председателя горкома Герасименко, помогавшая вам даже после развода материально. Это у вас был стабильный заработок в институте искусствознания. Нет, я понимаю, вы тоже рисковали, но тогда… тогда у разогнанных сотрудников журнала не было и половины того, что было у вас. Художник Макеев, ушедший из Детгиза ради вас, спился через полгода. Писатель Курякин, чей роман должен был быть опубликован в журнале, был вынужден передать роман за рубеж, в итоге эмигрировал…