Александр Маркьянов - Зло именем твоим [СИ]

Скопив силы, после Кандарага — пошли по соседним провинциям, захватывая их практически без боя, население встречало людей в черных чалмах с радостью, как избавителей от тирании местных князьков, вступало в его ряды. Как то странно рассосалось воинство Хекматьяра, влившись в ряды Талибана, а сам Хекматьяр живой и здоровый уехал в Пакистан, чтобы заниматься бизнесом и наркоторговлей, он проявится вновь только в 2002 году, а потом, в девятом американцы признают его "умеренным" [27] От признания Гульбеддина Хекматьяра умеренным автору хочется то ли смеяться, то ли плакать. Как справедливо заметил один американский военный аналитик — если этот умеренный, то какие же тогда неумеренные? и начнут с ним переговоры. Начался переход на сторону талибов мелких полевых командиров, бывших ранее сторонниками Масуда, Раббани и Достума — они могли воевать против Хекматьяра, но не могли воевать против партии Аллаха, так называли себя талибы. Масуд, опытный военачальник и полевой командир понял, к чему идет дело и оставаться в Кабуле не захотел — он приказ оставить столицу и отходить на север. Там у него было неприступное логово — Пандшер, надежно взять который не удавалось и Советской армии, а его союзник Достум мог прикрыться Салангом, через который вел единственный тоннель. Кроме того — Масуд понимал и националистическую подоплеку движения Талибан: если по пуштунским территориям они шли как триумфаторы, то на севере жили национальные меньшинства Афганистана, которые пуштунов не пустят на свою землю в принципе, какими бы лозунгами те не прикрывались. По некоторым данным Масуд предлагал бывшему президенту Наджибулле уходить с ним, он так и жил все это время в миссии ООН — но Наджибулла отказался. То ли не поверил Масуду, то ли по каким то другим причинам, может быть считал что он как пуштун договорится с другими пуштунами.

Но он ошибался…

Второй за последнее время штурм Кабула прошел сложнее, чем первый — Масуд, отходя, оставил небольшой арьергард, и сейчас он с боями отходил по направлению к баграмской дороге. Перехватить путь отхода не было никакой возможности, авиации у талибов не было, мобильных сил очень мало, да и нужны они были в других местах. Да и задачи такой, на блокирование отходящих никто не ставил — отходят и пусть отходят.

Перестрелки еще гремели — некоторые защитники отказались покидать город, оставались в нем до конца, Кабул все же был не пуштунским, население в основном говорило на дари, не на пушту — когда с юга в город въехали несколько автомобилей Тойота и различных грузовых машин, эта колонна шла от самого Кандагара. В грузовых машинах были талибы, хорошо подготовленные и уже обкатанные в боях части, отличавшиеся даже внешним видом — здоровые, темноволосые, молодые, с длинными черными бородами, хорошо вооруженные. В легковых автомобилях были пакистанцы — специальная группа, возглавляемая бригадиром Фахимом. В числе пакистанцев был и Алим Шариф, теперь уже подполковник. Звание ему присвоили досрочно, через два месяца после вызволения захваченного бандитами каравана, когда по Афганистану поползло и пакистанская разведка приняла единственно верное в такой ситуации решение.

Если не можешь остановить процесс — возглавь его!

Алим Шариф не был в Кабуле несколько лет, последнее, что он помнил о нем — смазанные впечатления бегства, бег волчьей стаи навстречу пропасти — и теперь он смотрел на город, где когда то ему дали квартиру, как будто видел его впервые. Кабул изменился — никакого общественного транспорта, мало машин, что-то горит, стены избиты пулями, на улицах не защитники революции, молчаливые, строгие — а талибы где то стреляют, где то грабят, где-то потрясают автоматами, кричат Аллах Акбар! стреляют в воздух. Выбитые стекла, закрытые дуканы, усыпанные самыми разными гильзами улицы в рытвинах от снарядов, которыми обстреливали Кабул вот уже несколько лет, следы пожаров на некоторых домах. Ощущение катастрофы, острое ощущение горящего, рушащегося в пропасть мира.

Колонна, возглавляемая Тойотой свернула по нужному адресу, проезжая мимо дома Тойота дала сигнал и проехала дальше, набитый боевиками грузовик боднул прочные ворота. Потрясая автоматами, изрыгая воинственные вопли — воинство бросилось на приступ.

Бригадир Фахим брезгливо наблюдал за всем через тонированные стекла машины. Его британское воспитание, полученное при посольской школе остро протестовало при виде таких вот зрелищ, хотя не понимать их необходимости он не мог.