Владимир Гриньков - Украсть у президента

Глеб разломил пирог надвое, не обнаружил ожидаемой начинки, заподозрил, что Женя при выпечке пирогов что-то упустила из виду, но благоразумно промолчал.

– Что ты говоришь? – переспросил он невнимательно.

Потянулся за чайником.

– Мне надоело сидеть дома, – повторила Женя. – Я хочу работать.

Глеб налил чай в свою чашку.

– Тебе плохо дома? – спросил он с шутливым осуждением в голосе.

– Я ведь бухгалтер.

Глеб осторожно поставил чайник на стол.

– Ведь так? – спросила Женя.

– Да, – ответил Глеб, старательно не глядя на нее.

– Ты не помнишь, какая у меня была зарплата?

– Нет, – сказал он осторожно.

– Как ты думаешь, сколько я могла получать в этой своей Туле?

– Я не знаю, – ответил Глеб и улыбнулся выжидательно.

– А в Москве бухгалтер сколько получает?

– Я не знаю, – снова сказал Глеб. – Но могу навести справки, если тебе это интересно.

– Хотя бы приблизительно. Тысяча долларов – может быть?

Женя смотрела на Глеба во все глаза. Но он нисколько не насторожился при слове «тысяча». Надкусил кусок пирога, запил его чаем и только после этого сказал вполне беспечно:

– Тысяча? Может быть. Если компания крупная.

– Значит, я могла в Туле получать тысячу?

– Это вряд ли, – с прежней беспечностью ответил Глеб. – Я думаю, что для Тулы тысяча долларов – это нереальная зарплата. Провинция, низкий жизненный уровень… нет, это невозможно.

– Значит, и мои друзья не могли получать тысячу долларов?

– Какие друзья? – поднял глаза Глеб.

– Ну у меня же есть какие-то друзья. Правильно?

– Почти наверняка есть, – сказал осторожно Глеб.

– И для моих тульских друзей тысяча долларов – это тоже большие деньги?

Только теперь Глеб оставил пирог в покое.

– Почему ты спрашиваешь о тысяче долларов? Что-то случилось?

– Ничего не случилось. Просто я хочу знать: может ли мне кто-то из моих друзей подарить тысячу долларов?

– Тебе подарили деньги? – подозрительно осведомился Глеб.

– Нет! – без запинки ответила Женя. – Я хочу знать: у меня есть друзья, которые могут подарить эту тысячу?

– Тебе нужны деньги?

– Я хочу знать, – нервно повторила Женя. – Есть ли у меня…

– Нет! – твердо сказал Глеб. – Успокойся!

Женя теребила подол своего платья.

– А кто из моих тульских друзей навещал тебя? – спросила она неожиданно.

Вопрос застал Глеба врасплох. Он метнул в Женю встревоженный взгляд, наткнулся на ее взгляд – она следила за его реакцией, и получилось, что он себя выдал.

– Никто, – пробормотал он неуверенно.

– Ты меня обманываешь! – строго сказала Женя.

– Ну зачем мне тебя обманывать! – вяло запротестовал Глеб.

– Ты знаешь кого-нибудь из моих тульских друзей?

– Нет! – решительно ответил Глеб.

Теперь она знала, что не может ему доверять.

Потому что он ей лгал.

Мать Ивана Константиновича Алтынова, за убийство которого отбывал пожизненный срок Иванов, жила в Воронеже. Когда встал вопрос, кому кем заниматься, Алтынов достался Горецкому. И он отправился в Воронеж.

Женщина жила на окраине города в неприглядного вида доме, имевшем пять этажей, четыре подъезда и внешний вид памятника ленивому равнодушию местных коммунальных служб. Горецкий поднялся по темной лестнице, где не горела ни одна лампочка, а на третьем этаже долго шарил ладонью по стене, пытаясь отыскать звонок нужной ему квартиры, но звонок не нашел, и тогда он просто постучал в дверь.

Пахло пылью и кошками. Где-то наверху усталыми голосами бранились мужчина и женщина. Женщина будто стыдила, мужчина лениво матерился в ответ.

– Кто? – спросил из-за двери молодой женский голос.

– Мне нужна Мария Николаевна, – ответил Горецкий.

– А вы кто? – спросила женщина.

– Мне бы Марию Николаевну, – просительно сказал Горецкий. – Я издалека приехал. Из Москвы.

– Зачем? – насторожилась собеседница.

– Я по поводу Вани. Ее сына.

– А вы кто? – снова спросила женщина, и вдруг Горецкий догадался, что никакая эта женщина не молодая, как ему сначала показалось, и что это сама Мария Николаевна и есть.

– Я друг Ивана, – соврал Горецкий. – У меня осталась вещь, которая Ивану принадлежала…

Он не успел договорить, как дверь вдруг распахнулась, и он увидел перед собой низенькую и очень хрупкую женщину с совершенно седыми волосами и черными бездонными глазами, выплаканными досуха. Она всматривалась в лицо Горецкого, будто пыталась его узнать, распознать в нем человека, которого когда-то уже видела, когда еще был жив ее сын, и, наверное, признала, потому что он знал ее сына и это все решило.