Владимир Гриньков - Заглянувший в смерть

– Соколовский нам ножку подставил?

– Не в Соколовском дело.

– А в ком?

– А ни в ком! Пошли они все знаешь куда?

– Ну ты подожди, Эдик, подожди. Что-то мне твое настроение не нравится. Наверное, в мое отсутствие произошли события, о которых я не знаю?

Я молчал.

– Эдик! – Вострецов заглянул мне в глаза. – Почему ты молчишь?

– Потому что – все.

– Что – все? – не понял Вострецов.

– Конец.

Я забежал в булочную, чтобы купить домой хлеба, а когда возвращался к машине, кто-то легонько тронул меня за рукав. Я обернулся и увидел Тадеуша. Чуть в стороне я увидел сидящего в «Фиате» Казимира.

– Мы уезжаем, – сказал Тадеуш. – Возвращаемся в Польшу.

– Передавайте привет братскому польскому народу, – буркнул я в ответ.

– Я сегодня видел Соколовского, – продолжал Тадеуш, не обращая внимания на мои слова. – Мы говорили с ним, и я решил, что не буду вести здесь дела.

– Чем же вам Соколовский не угодил? Ну я – понятно, а он?

– Все очень сложно здесь, Эдик, – он называл меня по имени. – Мы тоже славяне, но мы не понимаем вас, вы для нас чужие. Мы пытаемся к вам приноровиться, но у вас какие-то особые правила игры. Свои правила, свои отношения, свои счеты. Как будто мы вошли в большую темную комнату, а там ворочается что-то, а что – не разобрать. И мы, потыкавшись туда-сюда, возвращаемся к себе, бросив эту комнату и то темное и непонятное, что в ней находится.

– А темное и непонятное – это мы? – уточнил я.

– Ты не обижайся, Эдик, но это вы: и ты, и Соколовский, и все здесь вокруг.

Чтобы он не разочаровался во мне, я скорчил гримасу и зарычал. Так, по моему разумению, должен выглядеть русский медведь. Тадеуш молча развернулся и быстро пошел к машине.

Тетя Глаша сидела на скамеечке и при моем появлении всплеснула руками:

– Эдичка, миленький, тебя не узнать. Вот беда-то приключилась – не расхлебаешь теперь.

Она придержала меня за руку:

– Ты бы не оставлял сестру одну в квартире. Не ровен час – беда приключится. Сегодня с утра парень какой-то под вашими окнами шастал, все выглядывал чего-то. Я за занавеску спряталась и гляжу, а он, значит, шасть к вашим окнам и возится там…

– Давно? – Я почувствовал, что сердце мое оборвалось и стремительно падает.

– Да с час уже, наверное. А потом пропал он, куда – не знаю, только не видела я его больше.

Оставив тетю Глашу, я побежал за угол дома. То, что окно нашей спальни открыто, я увидел издали. Еще не веря в то, что со Светкой могло что-то произойти, я схватился руками за подоконник, подтянулся и крикнул в глубину квартиры:

– Света! Света!! – и захлебнулся, услышав тишину. Она была липкая, эта тишина. Как страх. Или как кровь.

Дядя Леша лежал в кровати, размеренно дыша, и его дыхание было единственным, что я слышал в квартире. Руки мои как-то сами собой разжались, и я соскочил на асфальт. Что-то хрустнуло у меня под ногой, я ступил в сторону и увидел на асфальте маленький медальон. Черт на медальоне улыбался мне, как старому знакомому, передавая привет от «волейболиста», Увидев медальон, я с лихорадочной поспешностью залез в окно квартиры и бросился в зал – там Светки не было. Тогда я побежал на кухню – тоже пусто. Оставалась еще ванная – и я остановился перед дверью, боясь ее открыть, но знал, что открывать все равно придется, лучше уж сразу! Я искал в себе решимость так же, как в тот раз, когда тетя Таня лежала с отрубленной головой, – и открыл.

Она лежала в ванне, и боже мой – как же там все было перепачкано кровью! Ее светло-желтое платье было высоко задрано и скрывало голову, и там, где под платьем должна была быть голова, я видел сплошное красное пятно. Я вот так – пятнами – ее и видел: в верхней части – красное пятно, потом желтое пятно – ее платье, а немного ниже – белые трусики. Я потянул ее за подол, потому что знал, как она всегда меня стесняется, – хотел прикрыть ее наготу, но неожиданно из-под платья выкатилась ее голова, и я отпрянул и застыл, упершись спиной в дверной косяк, а Светкина голова молча и требовательно смотрела на меня.

Я найду его обязательно. И сделаю с ним то же самое. Он хотел свести меня с ума, и ему это удалось. Я пошел на кухню и стал искать нож. Все ножи были кухонные, и ни один из них мне не подходил. Потом я понял, что лучше воспользоваться топором. Порывшись в шкафу, я нашел топор, потрогал лезвие. Топор был – не ахти, но лучшего инструмента «волейболист» и не заслуживал. Достаточно ему будет и этого топора. В дверь я выходить не стал, а пошел в спальню. Я вылезу в окно, как это сделал он, и пойду по его следу. Его след пахнет кровью, и поэтому мне легко будет его найти.