Владимир Гриньков - Помеченный смертью

– Геннадий Константинович! – раскинул руки будто для объятий. – Наконец-то почтили присутствием! Я здесь совсем уже закис без работы!

– Ага! – ухмыльнулся Даруев. – Заплесневел даже, я вижу.

Рябов за его спиной высился неодушевленной колонной.

– Заплесневел! – легко согласился инструктор. – Уже и волосы все повыпадали. Это от недостатка солнца.

Он действительно был лысоват, как и Даруев, и вообще они были чем-то похожи и даже, наверное, пребывали в одних летах.

– Принимай студента, – сказал Даруев. – Чего-то когда-то он мог, а что сейчас умеет – загадка.

Инструктор скользнул по лицу молчаливого Рябова быстрым оценивающим взглядом и тут же отвел глаза.

– Пусть постреляет в свое удовольствие, – сказал Даруев.

– Из чего?

– Из рогатки, – не удержался Даруев.

Рябов и бровью не повел.

– Из чего стрелять будем? – осведомился у него Даруев. – Что у тебя любимое?

– «Магнум».

– Пистолет, что ли?

– Да.

– Дай ему «магнум», Алексеич, – распорядился Даруев. – Есть у тебя такая штука?

– У меня все есть.

Когда Рябов взял в руки оружие, Даруев отступил на шаг и следил за происходящим заинтересованно. Рябов извлек обойму, убедился, что все патроны на месте, вогнал обойму обратно в рукоятку, стал правым боком к белеющим впереди мишеням, замер на мгновение и внезапно, так что Даруев даже дрогнул от неожиданности, открыл огонь. Из тупого рыльца «магнума» уходили одна за одной пули. Алексеевич прильнул к зрительной трубе и, когда, стрельба прекратилась, сказал, не отрываясь от трубы:

– Для начала неплохо.

Он, наверное, был скуповат на похвалу. Все пули легли в яблочко.

– Дай ему винтовку, – попросил Даруев.

– Какую?

– Любую, Алексеич.

Рябов спокойно и, как показалось Даруеву, с затаенным интересом взял в руки ружье. Это была восьмизарядная винтовка.

– Покажи, что можешь, – предложил Даруев.

Рябов в несколько секунд расстрелял обойму. Результат был не хуже, чем при стрельбе из «магнума». Даруев удовлетворенно кивнул.

– Дай ему еще патронов, Алексеич. И свет погаси.

– Совсем? – опешил инструктор.

Даруев подумал.

– Здесь, на рубеже, оставь одну лампочку, – сказал он, поразмыслив. – А мишени затемни.

– Их не будет видно.

– Мишени затемни! – упрямо повторил Даруев, почему-то раздражаясь.

Погас свет. Мишени едва различимо белели в дальнем конце тира. Алексеич с сомнением поглядывал на Рябова, но ничего не говорил, помалкивал до поры. Рябов чуть помедлил, прежде чем начать стрельбу, и вдруг, снова неожиданно, как и прежде, открыл огонь. Когда он расстрелял обойму, Алексеич осветил мишени, прильнул к зрительной трубе и вздохнул.

– Что? – нетерпеливо спросил Даруев, отстраняя инструктора.

– Я же говорил! – беззлобно сказал за его спиной Алексеич.

Результаты были хуже. Три выстрела из восьми оказались точными, остальные – так себе.

– В темноте ни один человек не попадет в цель, – сказал Алексеич и развел руками. – Природа! С ней не поспоришь!

Даруев стоял перед ним, досадливо закусив губу. Он не ожидал такого результата.

– А при свете хорошо стреляет, – подсластил пилюлю Алексеич.

– Он стрелял при полной темноте! Без промаха! Без единого промаха! Со стопроцентным результатом! – процедил сквозь зубы Даруев. – И я это видел своими глазами!

Инструктор с сомнением посмотрел на него.

– Это было! – упрямо твердил Даруев. – В девяносто первом году. В этом самом тире. При мне. И он опять будет так стрелять, уже через неделю!

И таким тоном это сказал, что инструктор понял – ему задание.

– Это невозможно, Геннадий Константинович, – произнес инструктор, старательно и четко выговаривая слова.

Он знал, что задание или отменяется сразу, или не отменяется никогда. И чтобы сейчас это невыполнимое задание отозвали, он старался говорить веско и доходчиво. Хотел сказать еще что-то, но не успел, потому что Даруев произнес, будто и не слышал последних слов инструктора:

– Ты не будешь ничему его учить. Только восстановишь навыки. То, что он знал. Он знал это. И знает. Просто забыл. Помоги ему вспомнить.

Тогда, в девяносто первом, Рябов выбивал сто очков из ста при практически нулевой видимости. Потому что та единственная акция, к которой его готовили с середины девяностого года, должна была завершиться успешно первым произведенным выстрелом. Второй раз выстрелить Рябову могли не дать. У человека, которого Рябов должен был застрелить, была очень хорошая охрана. Самая сильная охрана в стране, которая тогда еще называлась СССР.