— Хавай, кент! В тайге на голодное брюхо пусть легавые дышат. А мы — жрать должны.
И снова ком в горле. Пока продавливал его, законники принялись чай пить. Молча, задумчиво. С печеньем… Бери его, сколько хочешь. Вот бы в детстве такое, от пуза, может, и не горел бы тут костер, не сидели бы они вокруг него.
Вздохнул кто-то тяжело. Вспомнил прошлое. Другие места и времена, иную жизнь. О которой здесь вспоминают, как о полузабытой детской сказке.
Вон в Трудовом даже дети знают, что дядьки из двух бараков родились бандитами сразу с ножами, кастетами и свинчатками в руках. Что они никогда и не были маленькими. Детей пугали ворами. Неслухам грозили, что отдадут их ворюгам насовсем, и те от страха всю ночь вздрагивали.
С работягами-условниками сдружилась детвора. Они часто бывали в домах трудовчан. Они, но не законники…
Но вот Тимку признал Притыкин. Разглядел в нем, почувствовал не замеченное никем. И поверил. Хотя знал немного, своим считал.
Вздохнул бугор. Тимку он знал много лет. Проверял не раз. Ничем особо не выделялся фартовый.
— Хлещи чай, Филин, совсем остыл, — напомнили кенты.
Бугор хлебнул из кружки протяжно, с хлипом, со смаком,
как только он пил чай. Тимка подал ему печенье. Филин глаза вылупил. Не понял.
Это он должен делать, обязанник! Но Тимка будто не заметил:
— Харчись, бугор!
«Может, перед кентами выпендривается?» — подумал Филин. Но бригадир как ни в чем не бывало разговаривал с фартовыми, ни словом, ни намеком не задевая бугра.
— Послушай, Бугай, завтра ты похиляешь в тайгу с дробовиком. А лучше карабин возьми. Не нравятся мне твои наделы. Три берлоги… И все у тебя. Да и рысе^ многовато. Этих на капкан не возьмешь. Бери карабин, — повторил Тимка.
— Дней через пять, если не раздумаешь, возьму. А пока — рановато.
— До конца сезона. Потом вернешь, — предупредил Тимка.
— А мне бабу, двухстволку дай. Сегодня следы рогатого видел у себя. Он, паскуда, капкан разрядил, — попросил Скоморохг
— Возьми. Только запыжить надо гильзы.
— А что, если на медведей капканы поставить? — предложил Кот.
— Мы из тайги уберемся раньше, чем они из берлог вылезут.
Филин ничего не просил. И едва мужики пошли прогревать шалаши, подсел к Тимке.
— Потрехать надо, — предложил тихо.
— Валяй.
— С глазу на глаз.
— Похиляли, — указал Тимка на шалаш и прихватил остатки углей.
Бугор влез в шалаш, больно ударился головой о ящики с харчами. Чертыхнулся.
— Скинь ходули за хазой. У меня не камера. Сам управляюсь, — заворчал Тимка.
Филин стянул сапоги. Лег на перину из еловых бород и сухой травы. Наслаждался теплом, идущим от углей.
Тимка завесил вход, заложил его ветками. Зажег жировик. Сел, сгорбившись, ждал.
— Что с меня приходится, ботни, — предложил Филин.
— Отмазаться вздумал, кент? И что предложишь? — повернулся Тимка.
— Теперь не продешевишь. Твоя взяла. Припутал меня за самые жабры, — усмехнулся Филин.
— Я тебя не брал на примус. Сам навязался, прихилял. Чего скалишься теперь? Иль отлегло от жопы? — вспылил Тимофей.
— Не духарись. Все помню. Потому и нарисовался. Башлей, как знаешь, нет ни хрена. Но мешок пушняка я притырил от легавых. Бери. Там хороший навар. Соболи, куницы, норки. Не сдавай. Слиняешь — будет грев. На черный день сгодится. Не станешь же в Трудовом канать в отколе. А про этот пушняк — только ты да я. Больше никто не знает.
— Не маловато? — повернулся Тимофей.
— Да где ж больше возьму? Все мое в том сидоре. Больше нычки нет. Если брешу — век свободы не видать.
— Ты все? Иль еще что имеешь вякнуть? — прищурился Тимофей.
— Как на духу, все выложил. Но почему ты со мной, как с сявкой, ботаешь? — запоздало обиделся бугор.
— Знаю, случись сегодняшнее со мной, ты и пальцем не пошевелил бы выручить. Наоборот, подтолкнул бы в запретку. Я тебя, паскуду, знаю не первый год. А если и удалось, пофартило б из лап мусоров вырвать, ты не пушняк, родную шкуру с меня снял бы и на всю жизнь обязанником сделал. Да потом по всем «малинам» и зонам трепался, как ты лихо уделал лягашей.
А ты не такой? — огрызнулся Филин, не понимая, куда клонит Тимка, что потребует от него.
— Тебе видней, — вспомнился Тимке дед Притыкин. Тот не любил попреков.
— Чего хочешь? Ботай, не мори, — не выдержал Филин.
— Не нужен ты мне в обязанниках. К фарту не приклеюсь. Завязал. В отколе я! Хана! А и башли мне
твои не нужны. Свои теперь имею. И пушняк. Не меньше, чем ты принес. Одно мое условие будет. Стемнишь иль при- тыришь, потом на себя обижайся, но пушняк весь в госпромхоз сдашь. Сам. Смолчал я при легавых. Потому что знаю, как дается каждая шкурка. Не хотел, чтобы даром у тебя забрали. Потому не вякал. Но охотоведам, как мама родная, в зубах потянешь.
Читать дальше