Эльмира Нетесова - Месть фортуны. Дочь пахана

Бледная, худая, она что-то торопливо ела. Когда подошел Шакал, придвинула тарелку к себе поближе, будто испугалась, что кто-то отнимет еду.

Он сел напротив. Кенты наблюдали за паханом.

Шакал заказал много еды и выпивку. Предложил разделить с ним ужин. Та не ломаясь согласилась. Познакомились Разговорились. Из ресторана он увез ее на такси поздней ночью. С тех пор стал частым гостем у нее. Забыл о шмарах.

Любил ли он ее? Конечно, но по-своему, как собственность. Иначе не ходил бы к ней.

Шакал не спрашивал, был ли кто-нибудь помимо него у нее в гостях? Любит ли она его? Такое ему в голову не приходило. Он слишком был уверен в себе, чтобы сравниться с другим. А потому не ревновал, не требовал признаний в любви. Не просил ждать, когда суды приговаривали к срокам. Он долго не задерживался в них. Сбегал по пути или из тюрьмы, бывало из зоны.

Вот так однажды, вернувшись с очередной удачей, услышал, что его мамзель — беременна.

— Не могу я быть отцом. Не дано такое. К чему темнить?

— А я не для тебя, для себя рожу. Твое повторение.

— Иль меня тебе мало, иль застопорить возле юбки намылилась? Верняк вякну, все бабы умные, умеют избавляться от этого. И ты скинь. Если хочешь, чтоб я с тобой кадрил. А нет — слиняю — пригрозил не шутя.

Но она не испугалась. Не сделала аборт. И родила Капитолину. Как и мечтала — отцовскую копию.

Шакал, глянув на девчонку, онемел от удивления. Словно в уменьшенное зеркало глянул. И полюбил ее сразу, без слов…

Ни в чем не знала нужды Задрыга. Мать любила дочку и радовалась, что отец признал ее. И не упрекает, что оставила ребенка. Наоборот, заботливым стал, внимательным. Тепла в нем поприбавилось, будто сердце оттаяло.

Имя дочери он дал сам. Из сотен одно выбрал. Самым звучным и нежным оно показалось.

Все было бы нормально. Но… Женщины и сами не знают,

откуда в них берутся внезапные болячки. Она тоже — не предполагала. Не пошла к врачам вовремя. Когда обратилась, было уже поздно.

Были ль у нее родственники — Шакал не знал. Хоронили ее фартовые Черной совы по своим законам. Никого чужого не подпустили к покойной. И дочь унесли. В хазу, чтоб не видела смерти матери, не испугалась ненароком.

С тех пор Капка росла в малине…

— Родная моя, мартышка… Капка моя… Дурочка… Какой пустой была бы жизнь без тебя, комочек мой бедный. Мало видимся. Много думаем друг о друге. Зато теперь вместе станем фартовать. Так сход велел, — усмехается пахан и гладит дочь по голове.

Задрыга вскакивает в ужасе.

Кто трогает ее? Кто посмел войти в спальню?

Она бросается на человека, не продрав глаза со сна. Чувствуя, что схвачена накрепко, всадила головой в лицо.

— Капка! Остынь, лярва! — услышала знакомый голос И клацнув зубами возле уха, успела сдержаться:

— Это ты, пахан? — спросила хрипло, почти проснувшись И тут же получила затрещину.

— Не кидайся на своих! Пора научиться отличать! — встал Шакал. И велел строго:

— Живо собирайся! Смываемся! Насовсем!

— Меня не замокрят? — спросила Задрыга отца.

— Ботали, мол, рановато «зелень» косить! Подождут, посмотрят, какая зараза из нее вырастет в Черной сове. Велели у себя приморить.

— Во, кайф! Выходит, вместе в дела ходить будем? — обрадовалась Задрыга, выкатившись из спальни через минуту уже одетая, готовая в дорогу.

Прощание с Сивучем было спешным, коротким.

— Спасибо тебе, кент! — обнял Шакал старого законника и, пошуршав в кармане, отделил от пачки сотенных половину, отдал старику.

— Днями нарисуюсь, — пообещал Шакал. Сивуч кивнул молча. Притянул к себе Задрыгу. Обнял, прижался щетинистой щекой к острой мордашке. Капка отскочила дикой кошкой, не привыкла к нежностям.

— Ладно, отваливайте! Бог с вами, в пути, — пожелал коротко. И выйдя за порог, долго вслушивался в стихающий звук шагов.

Капка была единственной девчонкой, какую учил законник всем фартовым премудростям, готовая к жизни трудной и суровой.

Все ли он предусмотрел? Это покажет будущее, в нем мало что можно предвидеть и предугадать.

Уходит Задрыга. Навсегда. С отцом, вряд ли она придет когда-нибудь к Сивучу. Вряд ли навестит.

Холодна ее душа. Нет тепла и сочувствия. Настоящий шакаленок. Такие по голоду кровных родителей не щадят. Разносят в клочья. О чужих совсем не помнят. Вон как спешны шаги ее. Ни разу не замедлила их, не оглянулась. Уже запамятовала. Девка. Волос длинный, память короткая. Но эта — зубаста. Такую из жизни никто не вышибет, — улыбнулся законник и, вздохнув, ушел в дом, плотно закрыв за собою двери.