Эльмира Нетесова - Выскочка из отморозков

— А кто тебе твою кликуху клеил? — спросил Седой.

— Пахан мой. Кто ж еще!

— За что ж птичья?

— Ни хрена себе! С беркутами на волков охотятся, на лис. Когда нужда достанет, врага ослепит иль глотку ему пробьет. Беркут — птица серьезная. Ее боятся.

— Азачто тебя этим назвали? — спросил Григорий тихо.

— За внезапность. Я инкассаторов тряс, прыгая на них со второго этажа. И всегда удачно. Сам цел и невредим, а инкассатор — калека.

— Они по двое, а то и по трое ходят. Как же ты с остальными справлялся?

— А пушка на что? Они понять не успевали, как уже

— сваливали на тот свет. Девять раз вот так тряхнул. Они ж

— после того не на обычной, на бронированной машине стали ездить. Но я того не знал. И как сиганул! Мама моя родная! Все яйцы всмятку, жопа вдребезги, копчик — в опилки, ноги в колесо согнулись. Но самое обидное — тыква поехала. Знаешь, враз темно стало, будто меня с разборки вышвырнули сявки. Все не мое. Ни клешни, ни ходули не скребут, в полном отрубе на той машине распластался, как блядь в притоне, на все готовая. Ничего не помню, что со мной было, очнулся уже в камере. Мне кенты трехали, как соскребли меня менты с той машины. Посчитали жмуриком. Ну да поспешили падлы! Собрали меня на носилки, запихнули в «неотложку», привезли в больницу. Там все осколки сшили, склеили и в ментовку увезли. Я как открыл зенки, враз допер, где канаю. На парашу самостоятельно еще недели две не мог ни дойти, ни присесть. Все так разбарабанило, фартовые сохли от зависти. Таких громадных яиц даже у пахана не имелось. Но до суда все как на собаке зажило. А ведь надеялся, что спишут меня по инвалидности, да хрен там, зря ждал! — хохотал Беркут.

— Это у тебя первая судимость? — спросил Григорий.

— Кой хер! Сам со счету сбился. Иль восьмая, а может, девятая. На третьей в закон взяли.

— Хреновая судьба — мотаться по зонам! — встрял охранник.

— Да что б ты соображал?! Я дышал, как беркут, мало, но кайфово! В баксах купался. Я их не считал. Пил, хавал что желал! Баб имел десятками. И все — смак, цимес! Одна другой краше! Хазы — замки! Люкс! В них все, чего душа запросит. Ну, с год вот так покувыркаюсь, потом на отдых — в зону. Чуть жирок начнет сползать, я уже на воле! Долго нигде не задерживался…

— Я в фарте больше тебя. Мой первый пахан — Могила! Может, слыхал?

— Конечно! Это ему устроили на Колыме показательный расстрел?

— Ага!

— Говорят, все зэки на колени попадали, когда его убили. И в тот же день в трех зонах из-за него бузу подняли. Больше сотни фартовых размазали за подстрекательство к бунту и отправили следом за Могилой.

… Борька, слушая зэков, в комок сжимался. А те, не замечая парня, вспоминали свое.

Охранники редко вступали в разговор. Им была непонятна и чужда судьба и жизнь фартовых. Они лучше других знали, что им нельзя доверять, и были всегда настороже.

Кому-кому, а им не стоило повторять, сколько охранников убили в пути и в зонах решившиеся на побег законники. Они и собой не дорожили, и ни в грош не ставили жизнь других.

— Да я этих ментов голыми руками рвал, — рассказывал Беркут о подробностях нашумевшего дела, когда погибли при задержании воровской банды пятеро сотрудников уголовного розыска. Всю шайку преступников отловить не удалось. Взяли мелкую рыбешку. Крупная залегла на дно и, выждав время, убралась и спряталась надежно, лишь иногда делая дерзкие вылазки на банки и ювелирные.

Фартовым удавалось моментально перебраться в другой город, сменить все кликухи кентов, сбивали со следа уголовный розыск, умело маскировались и частенько выходили из дел сухими.

Они уходили из рук уголовного розыска даже тогда, когда, казалось, не было ни малейшего шанса на спасение.

— Слабаки менты! Правда, сегодня средь них много наших работают. Чему-то подучились. Пора! — говорил Седой, потирая над «буржуйкой» озябшие руки.

— А кто ваши? — высунулся Борька.

— Этому чего надо? Дрыхни до рассвета. Там отведут к деду, только и виделись. Тебе эта ночь — кошмар и ужас, нам — привычное дело! Спи, покуда неведома фартовая доля. Коли коснется и зацепит своей клешней, посеешь про спокойный сон. Забудешь, что он один из подарков человекам.

Борька всматривался в темные кроны деревьев, густую черноту, окутавшую лес. Вон в кустах кто-то прокричал детским голосом, и тут же совсем рядом послышалось тявканье.

— О! Припутала рыжая косого фраера! Теперь держись! Вытряхнет из подштанников вместе с мужским достоинством и кликухи не спросит! — хохотал Беркут.