— Конечно! Тот самый, первый следователь по делу. Он мне целый час морду квасил во время допроса и после. Позвони ментам, пусть на своей шкуре узнает, что такое камера.
Через десяток минут того в наручниках увезли в «воронке», а мужчины закрыли ставни, ушли в Борькину дальнюю комнату. И пока Степановна на кухне занималась стряпней, Борис с Герасимом успели о многом поговорить.
— Пойми, менты тоже разные. Одни пользуются мундиром и положением на службе, чтоб набить себе карманы. Другие волынят кое-как до пенсии. А третьи вкалывают на совесть, за себя и остальных. Волокут всю работу без премий и благодарностей. Ни званиями, ни похвалами не избалованы. Незаметные, но без них невпродых простым людям.
— Кому они нужны? — презрительно сплюнул парень.
— Вот как! Да если б не они, тебя с матерью давно уж не было б среди живых. Так или нет?
Борька покраснев, опустил голову.
— Ладно другим, мне не соврешь!
— Я там побывал у них! Не на должности, а в камере! Сам знаю — все менты одинаковая сволочь.
— Кто бы говорил! Иль я не знаю, что и как случилось? Сам хорош! И в этой ситуации! Прекрасно знал, кто такой Беркут, и все ж именно к нему пошел требовать повышения оплаты за услуги. Он бы повысил! Счастье, что жив остался!
Оба оглянулись, в комнату вошла Наталья:
— Ну, опять не без приключений? Кого на этот раз к нашему берегу прибило?
И, узнав о случившемся, долго возмущалась,
На следующий день Борька проснулся от резкого телефонного звонка.
— Приезжайте за направлением на учебу, заодно возьмете характеристику, справку из паспортного стола…
Борька положил трубку на рычаг. Ему хотелось смеяться от того, что скоро закончатся все испытания. Он уедет от Беркута и его банды, от алкаша-родителя, от всех неприятностей избавится разом. Они перестанут преследовать его повсюду, стоять за плечами днем и ночью. А тут еще Андрей позвонил, тот самый, что работал поваром в ресторане Беркута, и спросил:
— Ну, как дышишь? Нормально? Я тоже! Да, работаю в том же самом кабаке и снова поваром. Хозяин поменялся, все прочее по-прежнему. Заработки меньше, чем были, но хорошие, больше, чем в других местах. Конечно, вместе с женой работаем. А как иначе? Нет, ко мне никто не прикипается! Что внизу? Продовольственный склад сделали. Работать стало много удобнее… Все прежние, кроме тебя, на своих местах! Давай и ты возвращайся в свои пенаты.
Герасим невольно заглянул в спальню к Борису. Парень увидел его, отвернулся, заговорил тихо, а вскоре и совсем закончил разговор, положил трубку и сел в постели, обхватив руками голову.
Герасим топтался на кухне стреноженным конем.
И только мать без слов и объяснений поняла ситуацию. Степановна вошла в спальню к Борису, подсела рядом, обняла, погладила взъерошенную макушку и спросила:
— Чего ты голову опустил? Что случилось? Чего так меняешься? То смеешься, то плачешь…
— Бабулечка, наверное, потому, что дурак!
— Э-э, те в таком не признаются никогда! Что мутит душу, что бередит?
— Понимаешь, скоро мне ехать на учебу!
— Знаю, уж собираю помалеху.
— Зачем? Я там на всем готовом!
— Не лопочи глумное! Кто тебя исподним обеспечит аль рубаху даст? Тот же шарф и носки свои надобны, чтоб не застыть.
— Все выдают, бабуль, на то она и школа милиции!
— А и свое сгодится, лишним не будет!
— Не надо тряпья, только необходимое…
— Чудной, вдали от дома свое надобно.
— Сказано, что через недолгое время в путь, — охрип голос Борьки,
— Детка ты наш, не навовсе уезжаешь, на время. Опять же на каникулы наведаешься, дома побудешь, душу согреешь. Мы все тебя ждать станем.
— Вы будете. А вот она захочет ли ждать меня?
— Борик, детка моя, коль любит, будет ждать вернее собаки. Если не нужен ты ей, пусть теперь проявится, оторвется и отболит. Эта проверка вам обоим. Может статься — единственная на всю жизнь. Коль суждено, будете вместе, а нет — не о чем сетовать. Как мы своих мужиков ждали — с войны, из тюрем. Редко какая в другой раз семью заводила.
— Так это мужиков!
— Велика ли разница? А и парней! Сколько моих товарок немужними остались? Уж и про войну забыли люди нонешние. А эти так и остались верными тем, кто не пришел с нее. И до сих пор седые старухи плачут, что не осталось у них от тех любовей деток, ради каких стоило бы жить на этой земле. Сколько весен у них впустую прошло. А ведь полюбив однажды, в другой раз уже не суждено любить. И если твоя не станет ждать, значит, она тебя не стоила.
Читать дальше