Эльмира Нетесова - Пасынки фортуны

— Да кто к нему прихиляет? Сколько мы с ним вкалывали вместе, ни одна харя не возникла! — вспомнил Огрызок. И спросил: — А почему вы про Чубчика спросили? Откуда узнали о нем?

— Письмо его в вашем саквояже нашли. Заклеенное. Видно, не читал. А зря! Там для вас много полезного. Если бы прочли, не пошли в старатели. Мы с Александром говорили о вас. И с Валентиной. Хорошая семья. О вас хорошо отозвались. Грудью защищали вас. Оба. Готовы в дом принять обратно. В семью. Насовсем. Па правах младшего брата. Под расписку — на поруки. Нынче такое отношение к чужому — редкость. Письмо мы изучили, провели работу по нему. Теперь вы его заберите. Нам оно уже не нужно. А вам может пригодиться. Завтра, при одном условии, мы отпускаем вас на волю. Хотя… Вы знаете за собою вину

— подготовка к хищению золота. Она была. И, естественно, такое не должно оставаться без наказания. Но, учитывая чистосердечное признание и раскаяние, мы поверим вам. И я, лично от себя, попросил бы вас помочь нам в этом запутанном деле с двумя убийствами. Так сказать, пониманьем за пониманье ответить, — предложил следователь.

— А как? Чем я помогу? — растерялся Огрызок, не сразу сообразив, что от него хотят.

— Если я попрошу вернуться туда, откуда вас взяли?

— Э-э, пет! Туда сам хиляй. Ишь, чего выдумал, приморить заживо! Сам волкам сраку подставь и посмотри, что от нее к утру останется? Я всю ночь на елке канал.

— Так нет. Не в палатке жить. В отвале вам землянку устроим. И дрова будут. Продуктами обеспечим.

— А кого на хвост прицепите?

— Навещать будем. А жить и работать одному придется.

— Так пока землянку устроите, снег ляжет. Кой дурак-старатель в такое время вкалывает?

— До зимы еще недели три. А землянку и прочее за пару дней сделаем. Долго вы там не задержитесь.

— На живца меня хотите? — прищурился Кузьма.

— Услуга за услугу, — не отвел глаза следователь.

— Почему ж меня посылаете?

— Вы — вне подозрений. Свой! Другому не поверят. А нам убийцу найти надо.

— Так ведь и меня ухлопать могут, — то ли согласился, то ли отказывался Огрызок.

— Нет. Мы следить будем.

— А если откажусь?

— Не договоримся — дело ваше в суд пойдет. За попытку хищения и вывоза золота. Не скрою, срок по этой статье предусмотрен немалый. Кстати, судимость не первая. Так что смотрите, решайте сами.

— Если сговоримся, дадите бумагу, что я свободный?

— Отправляясь, получите на руки все свои документы, словно ничего не было, — пообещал следователь. И Кузьма, поверив ему, согласился рискнуть. Через три дня его на машине отвезли на прежнее место. Вернули весь инструмент, документы, саквояж с вещами и, проинструктировав на все случаи жизни, следователь сказал:

— Вздумаешь сбежать — найдем. Ну, а чтобы спокойнее жилось — возьмите нож. В ход его лишь в крайнем случае пустите. Когда другого выхода не будет.

— Заметано, — ответил Огрызок, не оглядываясь, и пошел к землянке.

В этот день он не ходил на отвал. Топил печурку, наслаждался свободой, теплом и одиночеством. Когда стемнело, Кузьма зажег свечу и, вспомнив о письме Чубчика, достал его: «Не злись на меня, Кузьма. Хотя я сам понимаю, что лажанулся перед тобой, как последняя сволочь. Но это — в прошлом. Им я и сам наказан. За все. Разом! Ведь отколовшись от фарта и кентов, навсегда завязав с этим, я никогда не уйду от памяти. Она — мое наказанье, хуже любого клейма. А потому, даже теперь, ночами, во снах, я все еще остаюсь фартовым. Хожу в дела, линяю от лягавых, махаюсь с кентами на разборках, канаю по ходкам от холода на шконках. Сколько раз во сне мокрили меня, и я ожмурял кого-то! Просыпался, как малахольный! В ужасе, что это случится наяву. Сколько раз я видел во сне свою могилу и стопорилу, прикончившего лишь за то, что отвалил от фарта! Черные сны, они, как прошлое — тенью идут за мною всюду следом. Но не только они, есть кое-что пострашнее. Имея семью, я уже никогда не стану отцом. Опоздал. Да и неспособен, не должен им стать. Променяв все на навары, живу без права на собственное продолженье. Как пахан без пацанов, «малина» без общака. Неспособным назвали врачи. Недостойным — сам себя. Горько это осознать. Но ведь фортуна — не баруха, ей не стемнишь. Да и чему я научил бы сына? Фарту? Кто смог бы назвать отцом вора? Нет, Кузьма! Доли и навары, куши и барыши мы снимаем с самих себя. И платим слишком высокую цену за всякую прошлую удачу. Они нам костью в глотке до гроба стоят. Не всяк в том признается, не каждому дано понять, за что судьбою наказан. А сказать это самому себе никто не насмелился. Все оттого что, осознав прожитое, дальше жить не хочется. Ибо и в завтрашнем дне прощенья не жди за прошлое.