Эльмира Нетесова - Изгои

Господи! Да забери же ты меня! — крикнула она хрипло, скрутившись в спираль.

Ну, чего ты? Забудь, зачем помирать, жить надо! — уговаривала Катька.

Зачем? Пропащая я! Хуже собаки! Ведь вот и там, в милиции, знаешь, как трахали меня менты? В очередь. Когда орала — били. Даже дубинками. Обзывали сучкой, блядью, проституткой. Заставляли делать минет. Меня рвало. Они хохотали. Они как и отец были в отключении. Они пили прямо из горла и меня поили насильно под регот и угрозы, под кулаки. Я отлетала из одного угла в другой. Кто ловил, тот и тешился мной. Так до утра. Мать держали в другой камере. Через неделю, когда она увидела и узнала от меня все, сошла с ума. Ее поместили в психушку, а меня через месяц выкинули из милиции на улицу, пригрозив, если не перестану простиковать, закрыть в камере до самой смерти.

Встань, поешь, а хочешь, сюда принесу, — предложила Катька.

Нет, не хочу. Вот если б чаю! — попросила хрипло.

Катька спешно налила чай, подала Ольге. Та отхлебнула и выронила стакан:

Прости, что-то клешни не держат. Ты не обращай внимания. Еще немного. Вот чуть-чуть отпустит, и я уйду. Уже кровь пошла. Значит, помогли таблетки. К утру освобожусь. Уж и не знаю, куда бы подалась, если б не встретила тебя! — обняла Катьку.

Вот так и влетела в бомжихи!

А почему домой не вернулась?

Квартира была опечатана. И мне популярно объяснили, мол, городское жилье предоставляется порядочным людям, какие не занимаются темными делами, не промышляют запрещенным ремеслом. Таким нет места в домах общего пользования! Мне даже не разрешили взять свои вещи. Это позволялось лишь после приговора суда. А и судить мать в том состоянии не имели права. Лишь после излечения, какого я так и не дождалась. Умерла она в психушке. Не перенесла. Слишком сильным было потрясение. А я стала виной всему, — заплакала Ольга, уткнувшись лицом в одеяло. Катька гладила ее по плечу.

Я никому не говорила правду. Не хотела насмешек. Слишком много слышала и пережила. Потому назвалась клевой. И схлестнулась с Чирием, тогда еще малолеткой. Он кормил и оберегал, не давал в обиду. Я была у него первой. Уж лучше путаться с одним пацаном, чем со всей улицей, решила тогда. И прикипелась к бомжам. Больше некуда было деться, — призналась Ольга.

А как ты познакомилась с Колькой?

В магазине! Вздумала булку спереть. Уж очень жрать хотелось. Меня засекли. Не сильно тыздили. В лягашке куда круче досталось. Там за шкирняк поймала баба. Выволокла из магазина, дала поджопника, покричала малость. Я в лужу угодила, только встала, глядь, пацан на меня вызырился и спрашивает «В одиночку бомжуешь?». Я сказала, что еще не стала бомжей. Жрать очень хочется, а денег нет. И жить негде. Он улыбнулся и позвал за собой на чердак пятиэтажки. Там с десяток соплюганов было. Все пацаны. Я им про себя все рассказала. Колька тогда был человеком. Он меня накормил от пуза и куда-то послал своих шнырей. Через час меня засыпали барахлом. У меня появилось все, даже то, о чем и не мечтала: платья, костюмы, шуба, дубленки «мокрые» и «сухие», сапоги, шапки, даже нижнее. Меня те пацаны признали своей королевой и смотрели с обожанием. Когда я глянула на себя в зеркало, сама себе понравилась: свитер- облигашка, кожаная мини-юбка с широченным ремнем, ажурные французские колготки и сапоги кожаные в обтяжку до колен. Когда я вышла к пацанам уже переодетой, у них челюсти поотвисали. У Кольки слюни потекли. Они все онемели. И вскоре мне стали носить духи, лаки, краски. Кормили пирожными, мороженым, булки стыдились предложить. Я для них была мечтой, сказкой на будущее. Вскоре мне принесли кучу всяких сумочек, одна другой краше. А какие туфли носила! На зависть всем! Когда я вот в таком виде впервые вышла в город, на меня оглядывались взрослые парни и мужики. Девки и бабы с завистью смотрели вслед Я шла с гордо поднятой головой! Ведь вот не сдохла! Не втоптали меня в землю! Выжила назло всем и не хуже их живу! Возле универмага меня узнал кто-то из лягавых. Хотел притормозить, но просчитался. Я уже была не одинока и целый десяток бомжей-мальчишек сопровождали всюду. Они показывали меня городу как свое бесценное сокровище, готовые своими головами защитить, оградить всюду. Того мента, едва сделал шаг ко мне, тут же оттеснили за магазин, оттыздили, смяли. Так продолжалось с полгода. Колька был рыцарем и дал мне время прийти в себя. А на Новый Год.

его мы встретили на чьей-то даче, я впервые выпила и окосела. Колька осмелел и в тот день стал мужчиной. Со мной… Ему это понравилось, но он скоро перестал преклоняться передо мной. Я из королевы превратилась в обычную любовницу. И Чирий стал забавляться мною как игрушкой, на глазах у пацанов. А потом и вовсе привел Ирку, потом — Любку. С ними не церемонился. И в этот же день сделал своими блядями. Меня первую передал пацанам, разрешив пользоваться и взрослеть. Кодла не промедлила. Потянули жребий на первого! Им стал Червонец. Гошка выпил для храбрости и уже без уговоров, без слов толкнул на пол, насел сверху и хамски, грубо сделал свое дело, будто высморкался в меня. Потом другие пошли по очереди как по кругу. Мне было обидно лишь поначалу. Но к тому времени я уже пила, а под кайфом какая разница, какой петух топчет? Смирилась, привыкла, сжилась со всеми. Те, что после меня пришли, ни одного дня не были в королевах. Это так и осталось за мной. Но в кодле, да еще по бухой, короны скоро тускнеют: сначала их перестают замечать, потом и вовсе о них забывают. Того не знала, но и что могла сделать? Иного выхода не было, — бледнела Ольга, хватаясь за низ живота.