Евгений Кукаркин - Наемники

— Ах, сука, — вырвалось у Кострюкова.

— Женщин принесли ко мне в джип связанными, с заткнутыми ртами. Но я не убил их, а привез к себе домой и спрятал в подвале.

— Когда это было?

— Неделю назад.

— Женщины живы?

— Да, господин.

— Поехали.

Мы забираем Кострюкова, добегаем до машины и «Урал» сворачивает на узкие улочки и ползет по «мертвым» кварталам. До дома охранника мы добрались за двадцать минут. Он открыл двери и мы ввалились в комнаты, где сидели напуганные домочадцы.

— Веди.

Мы подтолкнули стволами автоматов в спину пленника. Он вошел в внутренний дворик направился к двери в стене.

— У меня ключ, там в доме.

— Не надо.

Кострюков прикладом вышиб замок.

— Ей, есть там кто-нибудь, — кричу в темный провал по русски.

— Есть, — раздается голос, — слава богу, наши.

Щурясь от солнца во дворик выходят две женщины в грязных платьях. Старшая плачет, младшая прижалась к ее плечу.

— Он вас обижал? — спрашивает Кострюков, направляя палец в пленника.

— Бил, гад, — говорит старшая, — обещал как придут исламисты, так выдаст нас им.

— Ах ты, подонок.

Кострюков прикладом двинул в голову пленника, потом уже лежачего ударил носком ботинка прямо в висок.

— Идемте быстрей от сюда, — говорю я. — Сейчас в город войдут исламисты.

Мы проходим через воющий и плачущий дом и я с женщинами втискиваюсь в кабину машины. Шофер стиснут, но он трогает машину и мы кое-как разворачиваемся в обратный путь.

— За что вас посадили? — спрашиваю я.

— За любопытство, — зло говорит старшая. — Муженек утром попросил принести некоторые документы из его стола в управлении.

— Что так свободно в управление можно было проходить?

— Я там работаю, секретаршей, прямо у мужа. Дело было в воскресение, обычно в управлении никого нет, а муж в это время дома собирал вещи и документы, что бы удрать в Ливию. Я взяла с собой Дашу, что бы этот дурак не приставал к ней с пустяками и вот, только подошли мы к зданию, как перед входом увидели вереницу верблюдов, с разукрашенными, полуголыми погонщиками. «Смотри, — говорю Даше, — чего это дикари приползли к нам.» Смотрим, из дверей выносят мешки и грузят на верблюдов. «Дашенька, ты постой здесь, — говорю.» Сама побежала в здание, охранники очень удивились, что пришла на работу, но пропустили внутрь. Я на второй этаж прокралась за грузчиками. Смотрю, дверь сейфа открыта, рядом стоит управляющий с главным инженером, еще дикарь какой-то и помогают вытаскивать и упаковывать деньги и золото в мешки. Остальные дикари их забирают и уносят вниз. «Как ты здесь оказалась?…» — спросил меня управляющий….

В это время с крыши кабины «Урала» ударил пулемет. Женщины сжались, а я приоткрыл дверь и высунулся с автоматом.

Черные фигуры с оружием в руках, передвигавшиеся по улице, шарахнулись в разные стороны. Теперь били автоматы всех наших солдат. Машина выскочила на площадь, где недавно мы видели беженцев. Там теперь только виднелись черные исламистов. Мы несемся на них изрыгая смерть. И так промчались до окраины города. Только выскочив к буровым, мы поняли, что опасность осталась позади.

— Живы? — спросил я в кабину.

— Да, — пропищала старшая.

— Товарищ капитан, — крикнул сержант, — у нас одного зацепило.

— Стой.

Машина встала. Я полез в кузов. Нашего сапера прошила очередь и если бы не бронежилет, он был бы мертв, а так… пуля разнесла кость предплечья. Мы затянули жгутом руку, остановили кровь и перевязали рану.

— Эй, женщины, полезайте в кузов, иначе вы сжаритесь под железом. У вас что-нибудь на голову есть?

— Найдем. Только дайте нам попить. Мы второй день без воды.

Шофер дает им флягу с водой. Они поочередно выпивают ее, потом спрыгивают на землю и старшая отрывает подол платья. Половину отдает дочери, половину — себе и заматывает голову. Мы их затягиваем в кузов и машина трогается.

— Так что же было дальше? — стараюсь перекричать вой двигателя я.

— А ничего. Управляющий приказал нас схватить, а потом часа через три отправили с тем типом и он привез к себе домой.

Мы присели на пол, обливаясь потом, от дикой жары. Ветра нет, а раскаленный встречный воздух обжигает лицо.

— Командир, смотрите, — толкает меня охранник.

У замершего «Опеля» стоит человек и машет рукой. Мы подъезжаем и останавливаемся. Из опеля выскакивает женщина и они бросаются к нам. Охрана затаскивает их в кузов. Мы не понимаем друг друга, но по жестам я понял, что их машине конец. Еще километров тридцать и опять человек. Он говорит по-английски и я узнал, что машина его застряла, а последний бронетранспортер забрал его сына, но его обнадежили, что последними приедем мы.