Эльмира Нетесова - Седая весна

Жорка всю ночь писал на нее кляузу. Все, что видел и чего не было, в одну кучу собрал:

— «Эта тунеядка завела у себя бардак. Держит кучу сомнительных личностей, а ночью отправляет всех на промысел. Там и бомжи, и проститутки, воры и убийцы. Ночью из дома выходить страшно людям. Она ни одного дня не работала, а живет лучше тружеников, таких, как моя семья! Убедительно просим изолировать от Нас порочный элемент, отрыжку криминалов и алкашей. У нее всяк день пьянки и гулянки! С каких барышей? Если не отселите — пожалуемся в Москву, что вы прикрываете разбойников и алкашей!..»

Жорка лично отнес кляузу в милицию. И после этого успокоенный пошел на работу. Вечером ему отец рассказывал, как к Ульяне приезжала милиция и ее хотели увезти в каталажку

— Ох и выла ведьма на всю улицу! А на нее как цыкнули! Но тут уличная шпана собралась. Петрович с бабками и энтот — хронтовик ихний — Гришка. Отбили ведьму. Не дали забрать. Но нервы наскрозь ей выдернули. Теперь из дома не высунется до гроба. Воспретили ей всяких впущать во двор. Она и без того с голоду сдохнет, старая колдунья! А еще ее Андрей защищал — сосед Васькин. Дак вот змей, так и брехнул, мол, никто иной, как только Жорка, значит — ты, напакостил Ульяне и вызвал милицию! Сколько говна на тебя вылил, срам вспомнить.

— Ну, погоди! Возьму его за жабры! — пообещал Жорка и вскоре сел за новую кляузу.

— Он использует служебную машину в личных целях. Я много раз видел его в «Волге» с сомнительными девицами, да еще в нетрезвом состоянии. Подчеркиваю — в рабочее время! И это — отец семейства, руководитель предприятия. На кого будут равняться молодые, с кого возьмут пример? С растленного типа! Давно пора взять под особый контроль зарвавшегося негодяя! Такие позорят всех окружающих. Пора принять к нему самые жесткие меры, — призывал Жорка прокуратуру, милицию и администрацию города.

И на следующий день разослал кляузы по адресам, стал ждать результат.

Фаина, слушая мужа и свекра, не понимала, почему они не могут жить спокойно, в ладу с соседями? Но высказывать свое мнение боялась. Баба была на сносях, скоро в декрет. Она слышала от свекра, почему в доме не прижилась ни одна баба:

— Я сам три раза был Женатый. И все неудачно. Первая — учительница. Интеллигентка! Мать ее блохи съели! Все по правде жила! Срамила за жалобы нас с отцом! Совестила! У-у, гнида! Называла всю родословную — фискальной и гнилой! Говорила, что задыхается серед нас! Я ей дал подсрачника, пока Жорки не было, отправил пробздеться во дворе. Когда сын вернулся, она уже сбежала. Жорка в школе был. Его я отсудил у ней. Единая баба в городе — алиментщицей была. Мне платила. Я на нее столько писал, потопил в жалобах. Но всю правду! В петлю со стыда влезла. К ней даже собаки подбегать боялись, — смеялся дед.

— Вторую привел, когда Жорке пятнадцать годков сравнялось. В магазине торговала. И тоже мозги сушить стала за жалобы. На втором годе за шкирку выкинул. А следом — сопроводиловки. Ее трясли пять лет. Не одюжила, смоталась с городу неведомо куда. Никто ее адреса поныне не знает. Может, издохла давно. Хоть только в прошлом годе закинул искать. Если б нашел, упек бы на самую Колыму, — умолк на время.

— Третья хуже нас двоих оказалась. Язва лягушачья! Тихоней прикинулась, послушной была. Работала нянькой в детском саде. А тут ее мать померла. Я на похороны не дал! Отказал ей! А что, как вся родня вздумает за мой счет помирать? Ну и поругались насмерть. И это после того, как восемь лет прожили бок о бок! Она от меня ушла в дом матери. И я, понятное дело, за жалобы сел. А она — тоже. Я и не ждал. Уж не знаю как ее таскали, а меня задергали! На дню по пять повесток получал. Едва успевал отбрехиваться. Домой вертался злой и все ночи на нее строчил! Ни слова брехни! Эдак три года с обеими бабами… Одну искал, другую топил. Так Дашка не выдержала. Свихнулась. Попала в дурдом. И нынче там бызвылазно. Я за ней и нынче слежу. Коль выпустят — урою…

— А зачем она вам, папаша? Ведь разлучились. Семья раскололась. Это ж беда! На что друг другу еще больней делать? — не выдержала Фаина.

— Дура ты набитая! Зачем ворога вживе оставлять? Коль не мне, так никому! — стукнул кулаком.

Фаина знала, что у Жорки было много женщин. Но все временные. Почему ни на одной не женился — не понимала. Дошло позднее.

Когда Фаина сказала мужу, что беременна, тот поморщился, поскучнел и попросил не говорить отцу. Но живот рос и старик приметил, сказал ядовито:

— Забрюхатела, крольчиха? Не успела мужику бока согреть, уж и пузо на нос полезло?