Эльмира Нетесова - Заказанная расправа

— А может, все ж оттает?

— Если б рядом была весна! Не обижайся! Кому-то, может, станешь подарком судьбы, но не моею песней… Да и хватит мне ошибаться! К чему снегам цветы? Они не приживутся на морозе. Забудь меня, даже если и впрямь я что-то значил для тебя, — встал со скамьи и, тихо скрипнув дверью, быстро вошел в дом.

Егор все слышал через открытую форточку и мысленно не раз похвалил Никиту.

На следующее утро тот вскочил чуть свет. Едва увидел председателя, бросился к нему со всех ног. Старик помчался наутек, забыв о возрасте. Он хорошо помнил приговор. Помнил свою вину. Никак не мог предположить истинной причины Никиткиной погони и удирал от него шкодливым пацаном, задрав штаны. Боялся, что, нагнав, Никитка непременно надерет ему при всех уши. А суд даст за это обидчику не больше пятнадцати суток. Зато над ним самим все колхозники до самой смерти смеяться будут.

— Да погоди! Куда ты? Не смывайся! Стой! Я тебя целый час жду! — кричал Никита.

Председатель, услышав последнее, вовсе на чей-то стог влетел.

— Заявление подпиши! Уезжаю! Насовсем от вас! Слышь? Не зверь я! Отпустите мою душу! Не могу с вами в одной стае! — взмолился Никита.

— Уезжаешь? Ты от нас? Всерьез? — свалился изумленным комом и, не веря глазам, надел очки. Прочел заявление еще раз. Только после этого продохнул. Отряхнулся. И вспомнил, что он как никак председатель колхоза.

— Ну что ж мы тут стоим? Пошли в кабинет. Такие вопросы решаются в правлении! — покатился толстым шариком впереди Никиты и, войдя в правление, позвал бухгалтера:

— Подготовьте расчет к вечеру! Увольняется тракторист от нас. Уезжает. Ждать ему некогда. Смотрите не задерживайте. Приказ я сейчас подготовлю.

— Расчет выдайте Егору. А мне трудовую книжку отдайте на руки.

— Нельзя без приказа. Все к вечеру будет готово. Твой самолет без тебя не уйдет. А и мне зачем неприятности? Мы с тобой расстанемся хорошо. Все свое сполна получишь. Вместе с трудовой.

Вечером и впрямь Никита получил на руки и деньги, и трудовую книжку. Он не слушал, что говорил председатель. Тут же схватил чемодан и, словно волк-одиночка от расправы рассвирепевшей стаи, помчался по дороге — к магистрали.

Ему уже не пришлось услышать, как колхозники откровенно потешались над председателем:

— Не трогай меня, Никитка! Я хоть и на стоге, а при должностных обязанностях состою! — верещал конюх, копируя начальство.

— А то как вытащу партбилет! Попробуй тогда повтори вслух, кто я есть! Свое имя позабудешь! Не отойдешь от стога, тещу позову! Она не только со мной, а и с тобой управится! — хохотал шофер.

Одному Егору было не до смеха. Он в одиночку сидел у окна, хмурый и злой. Его единственный, самый дорогой на свете человек был вынужден сбежать из дома и деревни — от людей. Они не просто не признали. Затравили, отняв у Никитки веру в добро.

«Думал, душой согреешься возле меня. Ан хуже замерз и набедовался. Втройне обидно, что серед своих. Прости, что мы перестали быть людьми и живем зверьем, цепляясь друг другу в горло. Чужие порой щадят, стыдятся. Своим такого не дано. Знают, где бить больней. Оттого бегут дети из семей. И живут поодиночке, средь чужих, — холодно, сиротливо. Но там, случается, оставляют шанс на жизнь. Свои его не подарят».

Никита прилетел в Сургут на следующий день. Вскоре, как и обещали, его взяли дизелистом на буровую.

— Давай, Никита, следи за движком, как за собственным… мотором! Держи его здоровым. Чтоб не подвел. Если вышка даст нефть, получим премию. А это хорошие деньги. Я сюда из Казани приехал неспроста. У нас в Татарии все, что можно, уже открыли, разведали, освоили. Тут еще полно работы. На нашу жизнь хватит. Лишь бы здоровье не дало осечку. Вот и ты, работай по-человечьи. И в обиде не останешься! — говорил Никите мастер буровой Александр Ярулин.

На попечение Никите дали мощный двигатель. Он запускал в работу всю буровую вышку вместе с ротором, гидроциклоном, освещением и брал на себя еще и работу каротажной станции, насосной, лаборатории.

После восьми часов работы включался другой двигатель, потом третий, четвертый.

Никита, присмотревшись к работе буровой, уже не терял времени даром. Пока двигатель остывал, Никита помогал мужикам на буровой площадке. Мыл инструмент, площадку и мостки, готовил глинистый раствор. Люди понемногу привыкали к молчаливому трудяге. Ценили в нем трезвость, сдержанность, чистоплотность.

Здесь работали люди всех национальностей. Евреи и татары, украинцы и узбеки, азербайджанцы и армяне, русские и якуты. Почти у всех были семьи, дети. И мужчины отчаянно тосковали но ним. Над каждой койкой висели фотографии самых родных и близких. Со снимков улыбались своим отцам озорные мальчишки и девчонки. С ними каждое утро здоровались, желали спокойной ночи, И только над койкой Никитки царила звенящая пустота.