Эльмира Нетесова - Макарыч

Когда Митька пришел в последний раз? Макарыч вспоминал долго. Да, конечно, перед отъездом в город, к Кольке. Потом он не приходил. Но кто мог убить его? Убить для забавы… А вокруг ни одного человеческого следа. Лишь Митькины муки остались вокруг на исцарапанной земле, перевернутых пнях, корягах, изгрызанных деревьях, выдернутых кустах. Трудно он умирал…

«Ох и плохо эдак-то. Враз две печальные вести Кольке понесу», — подумал Макарыч.

Он шел, согнув плечи, не замечая больше ничего вокруг. Ноги двигались сами по себе. Лесник был теперь далеко отсюда. Воспоминания опять унесли его в каторжное прошлое.

Довелось как-то на лесоповале троим каторжникам медведя убить. Разбудили его в берлоге, а едва тот выскочить попытался, навалились разом да насмерть уложили. Потом на костре долго свежину жарили. Ни с кем делиться не хотели. Да недолго в сытости побыли. То ли рок, а может, и впрямь верховой ветер сделал свое: подрубленное дерево неожиданно затрещало, хотя рубить его едва начали, и подмяло под себя всех. Двоих насмерть. Одного, что горбатым с того дня сделался, в морозилку быстренько отправили.

Сказывали шепотом каторжники, будто тех троих Бог наказал за медведя, в котором, видно, душа была человечья. Слыхал Макарыч, будто людей, убивших скопом хоть одного медведя, навсегда Господь радостей и счастья лишает.

«Видать, и мине владыка порешил на удачах за эдакое. Ить сколь за жисть ведмедей сгубил! Но н е и подчесть не под силу. А серед их и матухи были… За грехи и обходит судьбина улыбкой. Ни в жисть не проститца содеянное. И чево я ишо от Кольки жду? Знать, поставил Господь на мине свой крест, ан нет на мине угомону», — ругал себя Макарыч.

Он и не заметил, как на вершинах деревьев уже повисли испепеленные сумерки.

«Знать, с Акимычем планиды наши схожи. Довидетца и мине на печки кончины дожидатца. От ужо не помышлял», — невесело подумал лесник.

А тайга становилась все темнее, непроглядней. И только почувствовав холодок, Макарыч понял, что наступает ночь, и прибавил шагу.

Вскоре заметил меж деревьев лохматое пламя костра, услышал голоса, обрывок песни, смех. Он поспешил туда. К людям. К Кольке. Но даже когда вошел в полосу огня, его не заметили.

Макарыч внимательно разглядывал людей. Вот и Колька. Бороду отпустил. Похудел. Загорел. Выглядел совсем взрослым.

Лесник в упор смотрел на него. Но тот пил чай, неотрывно глядел на костер, о чем-то думал. Макарыч ждал. И тут один из сидевших у костра, вставая, натолкнулся на него. Спросил удивленно:

— Ты, отец, чей будешь?

— А не много ли по первости знать хошь?

— Так ты сам по себе к нам пришел?

— Хвоста с заду не торчить у мине? Знать, не черт принес…

— И то ладно, — улыбнулся парень. И, повернувшись сказал: — Ребят, принимай гостя!

Николай не услышал. Он все так же смотрел на огонь. Макарыч подошел к нему, сел рядом.

— Здоров будешь!

Парень оглянулся. От неожиданности чуть не выронил кружку.

— Ты как? Когда пришел?

— Только што. Наведать пришел. Не сгонишь? Колька покраснел, А придя в себя, ответил:

— Все злишься?

— Я не за тем, — обрубил Макарыч.

— А что случилось? — насторожился Колька.

— О т Зои ничево не получал? Сказывають, приболела.

— Простыла, наверно?

— То Богу ведомо.

— Откуда услыхал? Она же далеко, — спохватился парень.

— Земля не без слухов, — уклонился от ответа лесник.

— Я в слухи не верю.

— Можа, так и лучче. Токо худо с девкой-то.

— Ты что, видел ее? — усмехнулся Колька.

— Не доведетца с ей свидетца мине.

— Почему?

— Тибе не нужон, а ей подавно.

— Все от тебя зависело.

— Што от мине и стребовалося, я исделал.

— То верно.

— Чево верно-то? В науку зря тя пустил. Не в ту сторону ты ее уразумел!

— При чем тут Зойка?

— Нынче бы жили в ладу. В достатке, при детве…

— Все о своем?

— Об чем жа! Непутно живешь!

— Как умею.

— На, читай, — сунул Макарыч письмо. Колька подсел поближе к костру. Побежал в спотычку глазами по строчкам. Достал папиросу. Долго не мог прикурить. А потом тихо отошел в темноту. Он не видел Макарыча. Обхватив руками голову, сидел долго, неподвижно. Может, впервые ругал себя.

— Коля! — взял его за плечо Макарыч.

— Что?

— Будь мужиком. Можа, оно и не так мине б надобно. Да што типерича. Знать, не судьба вам.

— Эх, отец, отец, да не в судьбе тут дело.

— А в чем?

— В случайности.

— Мало ль хто нам люб! Я ж всю жисть хранцужинку хотел. Мине ж ее и в глаза видить не привелося. Спасибо хочь Марью сосватал. Так ба и вековал безбабным. А дед твой — вспомни!